Психоз
Шрифт:
Владимиру Викторовичу Сашка настрочила: «Ночую у Ирки. Ожидая тебя, можно сдохнуть, воскреснуть и снова сдохнуть». Сергею Валентиновичу просто послала смайлик. Дмитрий Югов тактично отошёл в сторонку.
«Ну да. Захочет – сама расскажет. Всё правильно. Наверное…»
– Я предпочитаю не знать, чем бешено ревновать. Захочешь – сама расскажешь. Решаешь ты, – он легко поднял её на руки. – Куда вас отнести, юная леди? К дому упрямой старухи Юговой, ко второму подъезду?.. У тебя испортилось настроение, Сашенька? Прости, кажется, это именно я его тебе испортил.
В такси они ехали молча. Но её руку он не выпускал.
Проводил ровно до подъезда.
– Завтра я позвоню.
– Я буду ждать…
А на круглой бордельной постели никого не ждал просто Вова. И просто храпел. Сашке было некуда идти. Дмитрий Югов той ночью ей ничего не предложил. А она, как и положено любой уважающей себя психованной суке, утопила архетип ясности в глубокой мути сознания.
«Все уважающие себя психованные суки больше смерти боятся отказов. Чего ещё? Например, выглядеть глупо. А как ты сейчас выглядишь? Глупее некуда. Крепко спящий просто Вова и тупая дура Санечка… Здра-авствуйте, Василий Пименович!»
Сашка вышла на балкон и, прикуривая одну от одной, встретила рассвет. Было прохладно. Погода, взглянув на календарь, опомнилась. Сентябрьские ночи. Ранняя осень.
«Раненая. В голову… Ах, Василий Пименович, если умирать – так умирать до морозов. Потом закапывать тяжело. Впрочем, на всякий случай надо написать завещание с указанием меня, Александру Ларионову, кремировать. Надеюсь, к тому моменту, как моя телесная оболочка покинет этот бренный мир, мне будет что завещать, кроме пепла. И – главное – кому. Пожалуй, сегодня впервые я захотела ребёнка. Не вообще ребёнка. А ребёнка от Мити Югова… Забудь. Он мог бы и…»
На другом конце города Дмитрий Югов в своей почти пустой квартире с остервенением колошматил подвешенную к потолку вместо люстры боксёрскую грушу. Серия за серией, серия за серией, без передыху. По нему градом катился пот. В завершение каждой очередной серии он выкрикивал такое, что услышь это та прекрасная девушка – не в жизнь бы не поверила, что ещё недавно именно этот молодой мужчина рисовал ей в блокноте лёгкими штрихами «аристократа, сливающегося с тростью». И рассказывал про кролика, бегущего по ничейной земле. Старичок эрдель Фёдор осуждающе вздыхал в глубине коридора.
– Перестань ворчать, старый ханжа! Тем более что из нас двоих именно я вот это самое существительное с вот этим самым прилагательным. Я!!! А вовсе не она!
Девятая
Лучше московской осени может быть только следующая московская осень.
«Дожили – и то хорошо!»
А ещё лучше – подмосковная.
В неизбежно наступившем утре понедельника Сашка позвонила Грабовской и попросила отмазать от службы. Отключила телефон и поехала за город. Где ещё подумать о жизни, Вселенной и вообще, как не посреди начинающегося разноцветья перелесков. Где в будние дни – никого. Где… Окрестных сел безмозглые просторы,
Окрестных кущ осенних грибизна,Окрестных баб платки с прямым пробором.Такая вот Россия – не Москва.«Электричка в одиночестве – это не только страшно, но и хорошо… Электричка из воскресенья. Воскресенье – не воскресение, Санечка, а день первый, не так ли?»
И он начался со скандала. Просто Вова проснулся, разумеется, не в настроении. Потому что: а) Санечка где-то шлялась всю ночь! и б) посмела звуками своей жизни его разбудить.
– Я должна была сидеть мышкой и немо восхищаться твоим сном?
– Могла просто прилечь рядом, – неожиданно мягко и ласково сказал он.
«Как всегда «неожиданно». Оксюморон… Знаем мы эти ваши «резкие» переходы, Владимир Викторович. Но больше я на эти “качели” не введусь. Будь осторожнее, Санечка! Сейчас он начнёт то, что начнёт. У него всегда после скандалезного ора неудержимая потребность в сексе!»
Скандал был для просто Вовы лучшим афродизиаком.
«Психоэмоциональный садизм?..»
«Правильная девушка» непременно бы выбежала без шапки в ночь холодную, расхристанная и простоволосая, но не отдалась бы «супостату». Или, схватив в руки кинжал или саблю, возопила: «Не приближайся! Иначе я убью себя!» Но, во-первых, было московское прозаическое сентябрьское утро, Санечка была не расхристанная, а как раз только-только привела себя в порядок. А после ванной она бывала необыкновенно хороша – нежно-розовая, с зачёсанными назад мокрыми волосами. А уж после вчерашней приятно-бессонной ночи она просто вся светилась… Иным прелестницам стрессы лишь добавляют одухотворённости. Особенно – приятные стрессы. Ни кинжала, ни сабли поблизости не было, а хватать в руки единственный тупой столовый нож… Его сперва разыскать надо. Да и Сашка была самой обыкновенной неправильной девушкой. Поэтому и занялась с просто Вовой тем, чем занялась.
«И, что самое омерзительное, – получила своё удовольствие!»
Слава богам, после этого он быстро испарился из квартирки, пробурчав что-то невнятное про дела. А то мог бы и дальше завалиться спать прямо тут, на эту самую кровать-«шарлотку». Так что Сашка была ему благодарна. Она приняла душ, сварила себе кофе и обнаружила на сосновом столике некоторую сумму денег.
«Хм… Что-то падают «расценки». Делай я это за деньги, а не «по любви»… В конце-концов – я стройная образованная блондинка! «– Ты же говорил, что она аспирантка МГУ, а она – проститутка! – А одно другому не мешает!» Из какого-то фильма… Язви, Санечка, язви. Что тебе ещё остаётся?»