ПСС, т.1

Ленин Владимир Ильич

— «Центральный Социально-политический Листок». Ред.

Под старыми народниками я разумею не тех, кто двигал, например, «Отечественные Записки», а тех именно, кто «шел в народ».

414 В. И. ЛЕНИН

капиталистический путь развития России никем уже не отрицается, разложение дерев­ни — бесспорный факт. От стройной доктрины народничества с детской верой в «об­щину» остались одни лохмотья. В отношении практическом — на место утопии высту­пила вовсе не утопическая программа мелкобуржуазных «прогрессов», и только пыш­ные фразы напоминают об исторической связи этих убогих компромиссов с мечтами о лучших и самобытных путях для отечества. Вместо отделения от либерального общест­ва мы видим самое трогательное сближение с ним. Вот эта-то перемена и заставляет отличать идеологию крестьянства от идеологии мелкой буржуазии.

Эта поправка насчет действительного содержания народничества

казалась тем более необходимой, что указанная абстрактность изложения у г-на Струве — основной его недостаток; это во-первых. А во-вторых, «некоторые основные» положения той док­трины, которою г. Струве не связан, требуют именно сведения общественных идей к общественно-экономическим отношениям.

И мы постараемся теперь показать, что без такого сведения нельзя уяснить себе даже чисто теоретических идей народничества, вроде вопроса о методе в социологии.

Указавши, что народническое учение об особом методе в социологии всего лучше изложено гг. Миртовым и Михайловским, г. Струве характеризует это учение как «субъективный идеализм» и в подтверждение этого приводит из сочинений названных лиц ряд мест, на которых стоит остановиться.

Оба автора ставят во главу угла положение, что историю делали «одинокие борю­щиеся личности». «Личности создают историю» (Миртов). Еще яснее у г. Михайловского: «Живая личность со всеми своими помыслами и чувствами стано­вится деятелем истории на свой собственный страх. Она, а не какая-нибудь мистиче­ская сила, ставит цели в истории и движет к ним события сквозь строй препятствий, поставляемых ей стихийными силами природы и исторических условий» (8).

ЭКОНОМИЧЕСКОЕ СОДЕРЖАНИЕ НАРОДНИЧЕСТВА 415

Это положение — что историю делают личности — теоретически совершенно бессо­держательно. История вся и состоит из действий личностей, и задача общественной науки состоит в том, чтобы объяснить эти действия, так что указание на «право вмеша­тельства в ход событий» (слова г. Михайловского, цитированные у г. Струве, с. 8) — сводится к пустой тавтологии. Особенно ясно обнаруживается это на последней тираде у г. Михайловского. Живая личность — рассуждает он — движет события сквозь строй препятствий, поставляемых стихийными силами исторических условий. А в чем состо­ят эти «исторические условия»? По логике автора, опять-таки в действиях других «жи­вых личностей». Не правда ли, какая глубокая философия истории: живая личность движет события сквозь строй препятствий, поставляемых другими живыми личностя­ми! И почему это действия одних живых личностей именуются стихийными, а о других говорится, что они «двигают события» к поставленным заранее целям? Ясно, что ис­кать тут хоть какого-нибудь теоретического содержания было бы предприятием едва ли не безнадежным. Дело все в том, что те исторические условия, которые давали для на­ших субъективистов материал для «теории», представляли из себя (как представляют и теперь) отношения антагонистические, порождали экспроприацию производителя. Не умея понять этих антагонистических отношений, не умея найти в них же такие общест­венные элементы, к которым бы могли примкнуть «одинокие личности», субъективи­сты ограничивались сочинением теорий, которые утешали «одиноких» личностей тем, что историю делали «живые личности». Решительно ничего кроме хорошего желания и плохого понимания знаменитый «субъективный метод в социологии» не выражает. Дальнейшее рассуждение г. Михайловского, приводимое у автора, наглядно подтвер­ждает это.

Европейская жизнь, говорит г. Михайловский, «складывалась так же бессмысленно и безнравственно, как в природе течет река или растет дерево. Река течет по направле­нию наименьшего сопротивления, смывает то,

416 В. И. ЛЕНИН

что может смыть, будь это алмазная копь, огибает то, чего смыть не может, будь это навозная куча. Шлюзы, плотины, обводные и отводные каналы устраиваются по ини­циативе человеческого разума и чувства. Этот разум и это чувство, можно сказать, не присутствовали (? П. С.) при возникновении современного экономического порядка в Европе. Они были в зачаточном состоянии, и воздействие их на естественный, стихий­ный ход вещей было ничтожно» (9).

Г-н Струве ставит вопросительный знак, и мы недоумеваем, почему он поставил его при одном только слове, а не при всех словах: до того бессодержательна вся эта тирада! Что это за чепуха, будто разум и чувство не присутствовали при возникновении капи­тализма? Да в чем же состоит капитализм, как не в известных отношениях между людьми, а таких людей, у которых не было бы разума и чувства, мы еще не знаем. И что это за фальшь, будто воздействие разума и чувства тогдашних «живых личностей» на «ход вещей» было «ничтожно»? Совсем напротив. Люди устраивали тогда, в здра­вом уме и твердой памяти, чрезвычайно искусные шлюзы и плотины, загонявшие непо­корного крестьянина в русло капиталистической эксплуатации; они создавали чрезвы­чайно хитрые обводные каналы политических и финансовых мероприятий, по которым (каналам) устремлялись капиталистическое накопление и капиталистическая экспро­приация, не удовлетворявшиеся действием одних экономических законов. Одним сло­вом, все эти заявления г. Михайловского так чудовищно неверны, что одними теорети­ческими ошибками их не объяснишь. Они объясняются вполне той мещанской точкой зрения, на которой стоит этот писатель. Капитализм обнаружил уже совершенно ясно свои тенденции, он развил присущий ему антагонизм до конца, противоречие интере­сов начинает уже принимать определенные формы, отражаясь даже в русском законо­дательстве, — но мелкий производитель стоит в стороне от этой борьбы. Он еще привя­зан к старому буржуазному обществу своим крохотным хозяйством и потому, будучи угнетаем капиталистическим строем, он не в со-

ЭКОНОМИЧЕСКОЕ СОДЕРЖАНИЕ НАРОДНИЧЕСТВА 417

стоянии понять истинных причин своего угнетения и продолжает утешать себя иллю­зиями, что все беды оттого, что разум и чувство людей находятся еще «в зачаточном состоянии».

«Конечно, — продолжает идеолог этого мелкого буржуа, — люди всегда старались так или иначе повлиять на ход вещей».

«Ход вещей» и состоит в действиях и «влияниях» людей и ни в чем больше, так что это опять пустая фраза.

«Но они руководствовались при этом указаниями самого скудного опыта и самыми грубыми интересами; и понятно, что только в высшей степени редко эти руководители могли случайно натолкнуть на путь, указываемый современной наукой и современны­ми нравственными идеями» (9).

Мещанская мораль, осуждающая «грубость интересов» вследствие неумения сбли­зить свои «идеалы» с какими-нибудь насущными интересами; мещанское закрывание глаз на происшедший уже раскол, ярко отражающийся и на современной науке и на со­временных нравственных идеях.

Понятно, что все эти свойства рассуждений г. Михайловского остаются неизменны­ми и тогда, когда он переходит к России. Он «приветствует от всей души» столь же странные россказни некоего г. Яковлева, что Россия — tabula rasa , что она может на­чать с начала, избегать ошибок других стран и т. д., и т. д. И все это говорится в полном сознании того, что на этой tabula rasa очень еще прочно держатся представители «ста­родворянского» уклада, с крупной поземельной собственностью и с громадными поли­тическими привилегиями, что на ней быстро растет капитализм, с его всевозможными «прогрессами». Мелкий буржуа трусливо закрывает глаза на эти факты и уносится в сферу невинных мечтаний о том, что «мы начинаем жить теперь, когда наука уже обла­дает и некоторыми истинами и некоторым авторитетом».

— чистое место. Ред.

418 В. И. ЛЕНИН

Итак, уже из тех рассуждений г. Михайловского, которые приведены у г. Струве, яв­ствует классовое происхождение социологических идей народничества.

Не можем оставить без возражения одно замечание г. Струве против г. Михайловского. «По его взгляду, — говорит автор, — не существует непреодолимых исторических тенденций, которые, как таковые, должны служить, с одной стороны, ис­ходным пунктом, с другой — обязательными границами для целесообразной деятель­ности личности и общественных групп» (11).

Это — язык объективиста, а не марксиста (материалиста). Между этими понятиями (системами воззрений) есть разница, на которой следует остановиться, так как непол­ное уяснение этой разницы принадлежит к основному недостатку книги г. Струве, про­являясь в большинстве его рассуждений.

Объективист говорит о необходимости данного исторического процесса; материа­лист констатирует с точностью данную общественно-экономическую формацию и по­рождаемые ею антагонистические отношения. Объективист, доказывая необходимость данного ряда фактов, всегда рискует сбиться на точку зрения апологета этих фактов; материалист вскрывает классовые противоречия и тем самым определяет свою точку зрения. Объективист говорит о «непреодолимых исторических тенденциях»; материа­лист говорит о том классе, который «заведует» данным экономическим порядком, соз­давая такие-то формы противодействия других классов. Таким образом, материалист, с одной стороны, последовательнее объективиста и глубже, полнее проводит свой объек­тивизм. Он не ограничивается указанием на необходимость процесса, а выясняет, какая именно общественно-экономическая формация дает содержание этому процессу, какой именно класс определяет эту необходимость. В данном случае, например, материалист не удовлетворился бы констатированием «непреодолимых исторических тенденций», а указал бы на существование известных классов, определяющих содержа-