Псы Господни (Domini Canes)
Шрифт:
— Странно… — сказал в наушниках Роман, — Are you seeing, Jeddy?.. Вика… а ты-то видишь? Слева, первое лицо…
Вика взглянула на экран. По бокам смятого неведомыми силами лица, похожего сейчас на кусок небрежно сдавленного пластилина, проступали эбонитово-чёрные блестящие косички с небольшими бантами. Изображение дёрнулось и рывком «наехало» на крайнее левое лицо. Оно расправилось. Кто-то сминал и восстанавливал невидимыми пальцами послушную маску.
Это девочка!
— Blondie!.. Она белокурая!.. Oh, my God… Да подвиньтесь же, не вижу из-за вас ни хрена!.. — загалдели в наушниках.
Странно,
Вика почувствовала, как в животе у неё с болью провернулось что-то горячее. Так страшно ей не было даже в вертолёте…
— Коваленко, засранец, во что же мы все вляпались?! — прошептала Вика.
Больше всего ей хотелось сейчас обнять его, пыльного, пропахшего табаком и спиртом, не выспавшегося и злого… чтобы он обхватил её горячими сильным руками… ей хотелось спрятать лицо у него на груди…
…беременна… нет… беременна… может быть… беременна…нет…
«Существование кокона не опровергает пока ни одного известного нам физического закона!» — вспомнила она вчерашнюю пресс-конференцию. Коваленко говорил жёстко и напористо, иногда поворачиваясь к сидящим рядом Вике, Роману и всем другим, входящим в его интернациональную группу, известной теперь всему миру, как «MAD GANG». Фотоаппараты слепили их вспышками.
Тогда Вика не сомневалась в правоте Коваленко.
Теперь… теперь ей очень-очень хотелось, чтобы он был прав.
Глава 21
Всё самое худшее случается в самый неподходящий момент — эту истину знает каждый. Илья вспомнил, как он ковылял по двору и в кармане его куртки запищал сотовый телефон. Судя по мелодии вызова, звонил старший из братьев… и Илья заторопился достать гладкий, заоваленный, на ощупь удивительно похожий на обмылок, «Samsung». И, конечно же! — выронил его. Сердобольный пенсионер из подъезда номер шесть соседнего дома помог Илье поднять развалившийся на две части сотик. Илья неловко вставил отскочившую часть с аккумуляторами, — что, — да-да, дети мои! — весьма неудобно делать полутора руками, вместо двух, — заново включил телефон и попытался перезвонить брату… но было уже занято.
«Не к добру, — мрачно подумал Илья, — ох, не к добру! Самый разгар рабочего дня… не может брательник звонить по пустякам!»
И уже дома, только было Илья собрался умыться и включить чайник, сотик зашёлся «Тореадором» — мелодией, присвоенной Ильёй для позывных сестры Елены Фрайберг, урождённой Васильевой.
— Илюшенька, — прошептала Ленка в трубку, давясь слезами. — Мама умерла… слышишь?! Мама… у… у… умер…ла…
Вот и сейчас, Илья чувствовал себя абсолютно беспомощным. Кривой сегодня день какой-то, вот вам крест — кривой! Вначале Мёрси что-то там в кустах поблазнилось… да так, что сама чуть не свихнулась и Илью с Сашкой перепугала до смерти. Потом Сашка ходил за сумкой и рюкзаком, а Илья стоял на закопчённой лоджии и смотрел, как большая неуклюжая фигура исчезает в тумане. И уговаривал сам себя, что всё обойдётся, что вернётся Сашка менее, чем через минуту, что ничего страшного с ним не случится… а за спиной всхлипывала Мёрси, ни за что не желавшая остаться в комнате одна.
А когда всё обошлось и Мёрси наконец-то заснула, Сашка, возившийся на кухне, вдруг встрепенулся и что-то неразборчиво крикнув, выскочил на улицу. Илья запутался в проклятых палках и с грохотом упал на пол, ушибив колено и локти. «Так и наденешься глазницей на собственный костыль!» — мелькнула в голове дурная мысль и Илья суеверно сплюнул. Когда он поднялся на ноги и проковылял на лоджию, то увидел у подъезда улыбающегося Сашку, окружённого детьми.
Их было семеро… странно сонных и спокойных до удивления. Они чинно вошли в подъезд и прошагав пять ступенек мимо лифта, свернули налево, в общий для четырёх квартир коридор. Мимо велосипеда, мимо пыльного пятна, оставшегося от сожжённых плинтусов, так и не понадобившихся соседу, они прошли к двери квартиры номер один и смотрели, как Сашка открывает им дверь. Это были не призраки, нет! Это были настоящие дети. Их можно было погладить по голове, дёрнуть за нос, поставить в угол, почитать на ночь сказку…
Их нужно было кормить, поить и одевать. И, чёрт возьми, нужно было выяснить, откуда они взялись и где шляются их папы и мамы!
— Ну, ребятня, вы откуда? — бодро спросил Илья, холодея от мысли о том, что он сейчас может услышать. Картины, нарисованные воображением, были одна ужаснее другой…
…сейчас они начнут преображаться…
…зубы их вылезут наружу, как у этих ужасных глубоководных рыб…
…зубы…
…но дети молчали, усевшись на полу, на стареньком, давно не подметавшемся, ковре. И только толстенький малыш в джинсовом комбинезоне, пробормотал:
— Мы гуляли.
— Где гуляли? — поразился Илья. — Где ваши папы и мамы?
— Мы в садике гуляли. Мы пошли на туман смотреть.
Илья почувствовал себя совсем беспомощным. Дети равнодушно смотрели на него. Самая маленькая кнопка с белокурыми косичками, оказывается, уже свернулась калачиком в кресле и закрыла глаза.
— Я вам кушать приготовил, — сказал Сашка. — Будете кушать?
— Печеньки с киселём?
— Печеньки тоже, — сказал Сашка и покрутил руками в воздухе, как бы показывая, мол, у нас тут чего только нет, вплоть до птичьего молока… и уж, само собой, киселя.
— Я спать хочу, — капризно сказала аккуратная чернявенькая девочка.
— Мы поспим-поспим, а потом мама меня заберёт, — прошептал кареглазый мальчик.
Илья мучительно думал о том, что именно надо сказать. Но Сашка опередил его:
— Ложитесь вот тут, на диване, да! А девочки будут соседней комнате спать. Там тётенька спит, не шумите. — Он осторожно поднял на руки белокурую девочку и на цыпочках вышел из комнаты.
Через пятнадцать минут Илья с банкой пива в руке стоял, прислонившись к косяку. Спасительные поручни по всей квартире позволяли кое-как обходиться без палок. Колено ныло. Хмель не брал. Илья тупо смотрел на три пары разномастной детской обуви, аккуратно стоящей у дивана. Приехали, Илюшенька! В самую что ни на есть дурацкую историю приехали!