Псы господни
Шрифт:
Глаза Алексея сузились.
— Не щурь глаза, — предупредил его старший. — Когда ты в детстве начинал щуриться, я тебе сразу давал в лоб, пока ты не успел кинуться в драку первым. Я тебя помню, задиру.
Младший рассмеялся:
— Не советую: пока ты долбил по клавиатуре, я не пропускал занятий по «рукопашке». Здесь это бывает необходимо. Так что давай жить дружно, а то... — последовало два резких выпада, демонстрирующих боевое искусство младшего брата.
— Стоп, — поднял руки старший, — лучше будем играть в «магазин»: продайте товару на шестьсот шестьдесят шесть тысяч долларов, такова, кажется, твоя доля?
— И шесть в периоде, — подтвердил Алексей. —
— Отнимем, — сделал встречное предложение старший брат.
— Оставим, — рассмеялся Алексей, но глаза его были все такими же холодными.
Когда последние распечатки были сделаны, Виталий вынул дискету из гнезда и спрятал ее в карман.
— Дай мне дискетку, — протянул руку Алексей. — Давай-давай.
— Зачем? Все, что на ней было, я распечатал. Может быть, ты думаешь, что на ней все сто пятьдесят мегабайт? Та дискета совсем другая, она к «зипу», а не к дисководу. Лишних копий быть не должно.
— Не читай мне курс молодого бойца, а дай на всякий случай дискету.
Виталий протянул дискету:
— Хорошо. Только думай, что делаешь. Помни свое «число зверя».
Они прощались в душном буфете аэропорта. Десятилетняя дочка Алексея, которая улетала вместе с дядей в Москву, ела импортное мороженое — красивое и с вязким химическим вкусом. С ней никак не удавалось завязать разговор, она думала о чем-то своем, замкнувшись после первой в ее жизни смерти.
Алексей опять заказал сто граммов — «стремянных» — и теперь глядел на брата слегка осоловевшими глазами. Виталий обильно потел и все подливал себе минеральную воду из двухлитровой пластиковой бутылки. Вода с каждой минутой становилась все теплее и противнее. Алексей заговорил, уставившись в пространство:
— На перевале Талдык мы остановились сменить колесо, рассчитывая догнать колонну минут через пятнадцать. Нас было трое в машине: сержант-водитель, полевой капитан и я. Мы корячились на холоде — была зима, — когда на перевал вьшетел на полной скорости джип «чероки». Он пер в гору, как по шоссе. Позади на станине — крупнокалиберный спаренный пулемет. Разнести нас таким в клочки — дело одной секунды. В машине четверо, все таджики. Нас положили на землю и допросили. Они выяснили, что наша колонна идет впереди. Затем главный из них поднял меня и спросил: «Это тебя я видел в доме Довлата?» И я мгновенно вспомнил его в костюме-тройке и назвал по имени: «Да, Вазим». — «Возех, — усмехнувшись моему страху, поправил он. — Что за ребята с тобой?» — «Обычные ребята, — заверил я его. — Они ничего не видели и ничего не скажут». — «Теперь не скажут», — подтвердил он и выстрелил в затылок одному и в лоб другому. Потом он дал команду, и пулеметчик разнес в щепки наш «газик». «Прости, дорогой, — обратился он снова ко мне. — Ложись полежи лицом вниз, пожалуйста». И я минут двадцать лежал, ожидая пули, пока приближалась и проходила мимо колонна из шести грузовых машин. По-моему, «Уралов». «Все, Алексей, — разрешил он мне встать. — Не сердись, пройди пешком. Передавай привет Худайбердыеву. Скажи Довлату, что Возех никогда не огорчает друзей. Я появлюсь в городе нескоро. Месяца через два». И они ушли на большой скорости вслед за колонной.
Алексей помолчал, крутя в руках пустую рюмку.
— А ты говоришь: «Леша, малыш, будь осторожен». Я буду осторожен, как крыса, брат, и сделаю все, чтобы вырваться из этой проклятой дыры.
В самолете Виталий откинулся на спинку кресла, пристегнувшись ремнем, помог устроиться племяннице,
— Когда ты в последний раз была у нас, Лариска? — мягко спросил ее Виталий.
— Не помню, — ответила девочка.
— Или ты вовсе не была?
— Была.
— А сестричку Катю помнишь?
— Помню, — пожала худенькими плечами девочка.
Вот и весь разговор с ребенком. Ну да ладно, у жены с дочкой лучше получится.
Дудчик погрузился в долгие размышления, анализируя ситуацию и возможные варианты ее развития. Реакция брата на предложение оказалась в чем-то неожиданной.
Алексей просто сломался, человек быстро и навсегда меняется, попав в боевую обстановку. Он явно готов теперь на многое, чтобы убраться как можно дальше из страны, и — что было опасно — может превысить необходимый риск.
Что-то стояло теперь стеной между Виталием и Алексеем. Он так и не смог поговорить с братом по душам, объяснить, что на этот шаг его почти неодолимо толкает сила ненависти и бессильной ярости против жирующих паразитов. Но Дудчик чувствовал, что брат не поверил бы ему, а если бы и поверил, то постарался бы отстранить от дела партнера-идеалиста. В жестокой таджикской каше, сваренной из политики и наркодолларов, все решали сила и деньги. Дудчик с удивлением обнаружил, что операция вышла из стадии теоретических выкладок и ночных фантазий и... стала развиваться по своим собственным законам. Виталий почувствовал, что его бессильная ярость требует теперь силы, она жаждет разрядиться, а казавшийся прежде второстепенным денежный вопрос диктовал необходимость быть твердым и осторожным даже в отношениях с братом. Странное дело, не найдя точек соприкосновения в личных взглядах, они без труда пришли к деловому сотрудничеству. Что ж, так и должно быть, какие могут быть сантименты в крупном и рискованном предприятии.
Через два дня Алексей Дудчик, стоя по пояс в прохладной воде открытого бассейна, разговаривал с господином Нейлом Янгом, атташе по вопросам культуры английского посольства. Между гостями плавали на толстой пробке подносы с миниатюрными бутербродами с лососиной, стаканами вина и виски, банками пива. Происходило это во дворце — иначе не назовешь — министра социального обеспечения. Он устроил сегодня мальчишник в честь какого-то местного праздника — то ли Дня труда, то ли Поминовения.
— Нейл, — сказал младший Дудчик, — а почему вы приехали сюда на должность атташе по вопросам образования и культуры?
— This is my job, — ответил Янг с неподражаемой английской интонацией, которую никогда не повторить иностранцу, если он не обучался в специальной школе ГРУ для внешних разведчиков.
— Я понимаю, что это ваша работа, я спрашиваю только о названии должности. Если я не ошибаюсь, в Кении вы были военным атташе?
Англичанин усмехнулся:
— Война — древнейшее из искусств, я думаю, что фехтование дубиной изобрели несколько раньше, чем наскальную живопись.
— Нельзя не согласиться. — Алексей приподнял бокал. — Вы ведь наверняка военный в отставке. Это так?
— Может быть, — согласился Нейл. — Я прослужил двадцать лет в десантных войсках Королевского флота и вышел в отставку в чине майора.
— Ваше здоровье, господин майор. То-то я замечаю, что вы предпочитаете общество военных и политиков, а не пропадаете в развалинах и музеях.
— Чем вызван ваш интерес, Алексей? Это грубый образец попытки завербовать меня?
Или российские власти потребуют моей высылки? Признаться, я бы не прочь: мне надоела жара и запах вашей травки.