Псы господни
Шрифт:
Ее величество, склонив голову, принялась сочинять письмо своему зятю, страстно желавшему в свое время стать ее мужем. С тех пор он не раз благодарил Господа, что среди оставленных им жен не было Елизаветы. Она писала быстро, почти не тратя времени на обдумывание фраз, ее перо с какой-то свирепой решимостью царапало пергамент, так что крупные буквы были скорей выгравированы, чем написаны. Вскоре королева закончила письмо.
В конце послания стоял злобный размашистый росчерк, сам по себе как вызов на дуэль. Королева потребовала воск и свечку, чтобы запечатать письмо. Фрейлины отправились выполнять ее поручение. Сэр Фрэнсис решился предпринять еще одну попытку
— Если в этом послании, мадам, нарушен принцип взаимного признания законов…
Но королева грубо оборвала его на полуслове.
— Взаимное признание законов. — Она издевательски расхохоталась в лицо длиннолицему седобородому дипломату. — Я ссылаюсь на этот хваленый принцип в своем письме. В случае с похищением он совершенно игнорируется. Я предупредила об этом его испанское величество.
— Именно этого я и опасался, мадам…
— О, господи! Уолсингем, когда вы наконец станете мужчиной? — Королева вдавила в воск свою печать.
Потрясенный Уолсингем забормотал что-то о королевском совете.
При этих словах Елизавета в ярости встала, держа письмо в руке, и заявила, что ей дела нет до королевского совета, что он и существует лишь для того, чтобы разъяснять ее королевскую волю. Насилие, совершенное испанским грандом над английской девушкой, — оскорбление Англии. А поскольку она, королева Елизавета, символизирует Англию, ее долг — ответить на это оскорбление. Она в ответила на него в своем письме, которое сэр Джервас доставит по назначению.
Уолсингем в ужасе отшатнулся, не отваживаясь больше ей перечить. Он сам винил себя за необдуманный поступок: зачем он добился аудиенции у королевы для этого горячего юнца и его еще более опасного друга? Вред уже причинен. Надо сделать все возможное, чтобы предотвратить дурные последствия. Дальнейшее вмешательство в дело лишит его возможности хоть как-то повлиять на его исход.
Королева протянула Джервасу письмо.
— Вот ваше оружие, сэр. Летите в Испанию на всех парусах. Письмо для вас и щит и меч. Если же и оно не спасет, будьте уверены, я отомщу за вас. Да поможет вам Бог исполнить ваш рыцарский долг. Проводите его, сэр Фрэнсис. Доложите мне, как закончилось путешествие. И не вздумайте лукавить.
Джервас, опустившись на колени, принял королевское послание. Королева протянула ему руку. Он поцеловал ее почтительно, с некоторым благоговением, она же легонько провела рукой по его волнистым каштановым волосам.
— Славный мальчик с любящим сердцем, — ласково молвила королева и вздохнула. — Да поможет Бог твоей возлюбленной вернуться в добром здравии вместе с тобой.
Взволнованный, Джервас покинул королевскую гостиную вместе с Оливером и сэром Фрэнсисом. Все трое знали почти наверняка, что содержалось в королевском послании.
Сэр Фрэнсис простился с ними весьма холодно. Он помешал бы их миссии, если бы мог. Но он был между двух огней и обречен на бездействие. Лорд Уолсингем скрепя сердце отпустил их с письмом, способным вызвать вселенский пожар.
ГЛАВА XIV. ФРЕЙ ЛУИС
Страх был неведом леди Маргарет Тревеньон, потому что за все двадцать пять лет своей жизни ничто не наводило на нее страх. С тех пор, как она себя помнила, люди ей подчинялись, очень немногие из них направляли ее, но никто ею не командовал. В поместье Тревеньон, как и во всем Корнуолле, где ее считали Первой леди, ее желание было превыше всего — везде и всегда. Никто никогда не пытался перечить Маргарет, а тем более враждовать с ней. Все вокруг проявляли к ней должное уважение. Оно объяснялось отчасти положением, которое Маргарет занимала по праву рождения, но в большей степени тем, что она была щедро наделена от природы благородной сдержанностью и самодостаточностью, а это обычно прививается воспитанием. Трудно было себе представить, что Маргарет чем-то обижена. Достоинство, рожденное подобной уверенностью в себе, не могло быть внешним и показным, оно проникло в ее плоть и кровь и уберегло от излишней самонадеянности и бессмысленной дерзости — возможного последствия предоставленной ей свободы.
И глубоко укоренившаяся уверенность в себе, подкрепленная всем прошлым опытом, не покинула Маргарет и теперь, когда ее связали, набросив на голову плащ, и обращались с ней, как с вещью. Маргарет была удивлена и раздосадована. Страх не закрался ей в душу: Маргарет не верилось, что он оправдан, что насилие беспредельно. Она не сопротивлялась, сознавая бессмысленность борьбы с дюжими матросами, полагая это ниже своего достоинства.
Маргарет неподвижно лежала на корме на свернутом парусе, всеми силами сдерживая закипавший гнев, способный помутить разум. Она едва воспринимала качку, скрип уключин, напор гребцов, налегавших на весла, бессвязные звуки, вырывавшиеся у них порой. Маргарет догадывалась, что рядом с ней сидит дон Педро. Он обнимал ее за плечи, удерживая на месте, а, возможно, и оберегая. В другое время это шокировало бы ее, но сейчас было безразлично. Такая мелочь по сравнению с самим похищением не стоила того, чтобы высказывать возмущение.
Через некоторое время дон Педро убрал руку и принялся развязывать шнурок, стягивавший плащ, в который она была закутана с головой. Покончив с этим, он стянул с нее плащ, и Маргарет вдохнула ночной воздух, взору ее открылись безбрежная гладь воды, звезды в небе, темные фигуры матросов, ритмически работающих веслами, и человек, склонившийся над ней. В окружающей тьме его лицо казалось голубоватым. Она услышала его голос:
— Вы простите мне эту возмутительную дерзость, Маргарет? — тон вопроса был вкрадчивый, почти просительный.
— Мы поговорим об этом, когда вы меня высадите на берег в бухте возле поместья Тревеньон, — ответила Маргарет и сама подивилась собственной твердости и резкости.
Она скорее угадала, чем увидела его улыбку, тонкую, насмешливо-самоуверенную, так хорошо ей знакомую. Но если раньше она вызывала восхищение Маргарет, то теперь она сочла улыбку дона Педро отвратительной.
— Если бы у меня не было надежды на прощение, я бы свел счеты с жизнью, Маргарет. О возвращении не может быть и речи. Эта авантюра связала нас воедино.
Маргарет сделала попытку подняться, но он снова обхватил ее за плечи и усадил.
— Успокойтесь моя дорогая, вашему достоинству и свободе ничто не угрожает. Я вам обеспечу высокое положение в обществе.
— Вы себе обеспечите высокое положение, — отозвалась она, дерзко добавив:
— на виселице.
Он больше ничего не сказал и, подавив вздох, убрал руку. Дон Педро решил, что лучше выждать, пока гнев Маргарет остынет, пока она проникнется мыслью, что всецело находится в его власти. Это скорей сломит ее упрямство, чем все слова. Она еще не испытала страха. Но то, что Маргарет не теряла присутствия духа, делало ее еще более желанной для дона Педро. За такую женщину стоило бороться, и потому надо было призвать на помощь все свое терпение. Дон Педро не сомневался, что в конце концов Маргарет будет принадлежать ему. Воля была определяющей чертой его характера, как, впрочем, и у Маргарет.