Псы границы
Шрифт:
— Что вы делаете, сержант? — воскликнул Дворянчик, — Вы же его убьёте.
Я, только что хорошим пинком отправивший им под ноги полузадушенного Грызуна, усмехнулся и, демонстративно смотав кусок шёлкового шнура, сунул его за пазуху. После этого внимательно осмотрел стоящих вокруг солдат и будничным, даже каким-то скучным голосом произнёс:
— Если ещё раз кто-нибудь заснёт на посту, душить не буду. Просто перережу горло… А сейчас — всем спать. Хорёк! Твоё время. И не забудь к подъёму воду для чая вскипятить.
И тут же углёгся, завернувшись в плащ и подсунув под голову седло.
Воины постояли в нерешительности, помялись и, не глядя друг на друга и на хрипящего полузадушенного Грызуна, разошлись по своим местам.
— С-сука-а, — просипел отдышавшийся Грызун, держась за горло, — я его первый прирежу… Гадом буду — прирежу!
— Помалкивай, — посоветовал вполголоса Хорёк, — сам виноват. Нечего было спать.
— А ты мне рот не затыкай! Тоже в начальники рвёшься!?
— Если ты будешь и дальше орать, то я сержанта ждать не буду, — поднял голову Циркач, — сам тебе горло перережу. Не мешай спать!
— Ну, иди сюда, перережь, — просипел вор, — посмотрим…
— Слышь, Грызун, заткнись, а! — подал голос Степняк, — и так на сон времени не осталось. А ещё ты тут хрипишь…
Грызун метнул на него злобный взгляд, подумал, но сказать что-либо не решился. Не возникло желание связываться с кузнечным подмастерьем. Видимо, почувствовав, что сейчас он не получит от сослуживцев ни поддержки, ни сочувствия, Грызун улёгся на своё место и с головой укрылся одеялом. Так и уснули…
«Сука!.. Я этого придурочного сержанта на месте был готов пришить!.. Это ж надо было мне такой облом устроить… Мало того, что как шныря последнего заставил на плацу шелуху собирать. (И ведь знал, гад, на чём зацепить: на увольнении из полка! Мне ну никак нельзя сейчас из армии! По мне ведь прокурорские так и плачут. Давно уже либо петлю намылили, либо топор наточили.) Так ещё и ночью чуть не придушил! Я так и думал, что встану, как все уснут, да полосну ему ножичком по горлышку. Да только, по правде говоря, шугнулся я малость. И он мог не спать, и Хорёк этот мог меня зацепить. А если б не успел я десятника порешить, он бы меня тогда уж точно сам приговорил бы. И до прокурорских бы не добрались… Потому и решил я обождать маленько. А там уж — какая кость выпадет…»
Утром все поднялись хмурые, не выспавшиеся. Цыган сыграл «подъём» вяло, «без души». Никто из отряда на него даже не прореагировал. Как-то сумрачно, молча, поели, оседлали лошадей. Молча тронулись в путь. Грызун ехал мрачный, ни на кого не глядел, уставившись в луку седла и время от времени потирая горло, на котором виднелся яркий след от петли. Остальные старались в его сторону не смотреть. Цыган начал было по привычке что-то наигрывать на гитаре, но, поймав на себе пару недовольных взглядов, закинул её за спину.
Я ехал, привычно поглядывая по сторонам и обдумывая утренний разговор с Брауром.
Отмахиваясь веточкой от непрестанно зудящих вокруг комаров, он подошёл ко мне перед самым отъездом. Постоял немного, легко помахивая веточкой и поглядывая по сторонам. Потом, чуть кашлянув, произнёс:
— Сложно с ними будет, сержант.
— Ничего, — хмыкнул я, — обтешутся…
— Хотелось бы пожелать вам удачи…
— Пожелай.
— На пару слов бы, сержант, — скосил он глаза в сторону.
Я кивнул. Отойдя за росший неподалёку раскидистый куст рябины, я повернулся к нему лицом:
— Говори.
— Приказано тебе передать, — негромко заговорил он, осторожно бросая быстрые взгляды по сторонам, — с той стороны придёт человек. Очень важный! Когда — неизвестно. При его появлении оказывать ему всяческое содействие. И незамедлительно отправить прямиком в столицу. Если будет необходимо — выделить сопровождение.
— Как я его узнаю?
— Было сказано — узнаешь. Не ошибёшься.
— Это всё?
— Да, — чуть заметно кивнул он.
— Ладно… Ты куда теперь?
— Проеду с вами ещё пару миль. Потом отстану и сверну в сторону. Я же еду навестить давнего знакомого, — хмыкнув, напомнил он.
— Понятно. Ладно, пошли. Пора отправляться.
Когда мы присоединились к остальным, я заметил настороженный и внимательный взгляд, брошенный в нашу сторону Дворянчиком. Не заостряя на этом своего внимания, я сей факт всё же отметил и запомнил…
Выехав из леска на дорогу, двинулись дальше на восток, к ясно прорисовывавшимся на фоне светлеющего неба горам. Вскоре совсем уже рассвело и за горными хребтами начало медленно подниматься дневное светило. Но даже оно не прибавило бойцам веселья.
В общем, ребятки скисли. Надо было как-то поднимать настроение. Но ничего путного мне пока в голову не приходило. В поисках идеи я вертел головой по сторонам, как вдруг…
— А что, Зелёный, — полуобернулся я в седле, — ты из лука хорошо стреляешь?
— Отец хвалил, — не глядя на меня, с натугой в голосе ответил тот.
— А в зайца за сколько шагов попадаешь?
— Ну, ежели смирно сидит, то шагов за восемьдесят. А ежели скачет, то примерно с пятидесяти…
— А это с седла или с земли? — продолжал я опрос.
Остальные, заинтересовавшись разговором, стали подтягиваться поближе.
— Не… С седла — не знаю, — протянул Зелёный, — с седла я не стрелял. Только с ног. Или — с приседа.
— Ну, так попробуй. Вот и узнаешь. Да и мы заодно поглядим, каков ты стрелок!
— А куда стрелять-то, — завертел головой Зелёный.
— Так в зайца и стреляй! Вон, видишь, у камня сидит, — я указал рукояткой плети вправо.
Зелёный, повернув голову в указанном направлении, присмотрелся. Увидев косого, спокойно жевавшего траву, прищурил глаза, усмехнулся, кивнул и потянулся к налучи, притороченной к седлу за спиной. Остановив коня, он достал лук и, накинув на него тетиву, вынул из колчана стрелу. Потом прикинул расстояние, с сомнением качнул головой. Конь, почувствовав короткий тычок пятками, шагом двинулся вправо, по направлению к ничего не подозревающему косому.