Псы, стерегущие мир
Шрифт:
– Интересно, – протянул Буслай задумчиво, – врыколак на Горыныче застрял или в городе?
Лют пожал плечами:
– Тцар-Змей любил огоньком побаловаться, вот уж сумел благую стихию испоганить! Но и мельничный одноглаз встретил смерть не в пещере.
– С чего решил?
Лют молча ткнул пальцем в дальний конец города, где дома почтительно расступались перед гладкой плитой. Широкие ступени вели вверх, на каждой – по светильнику. Лестница упиралась в ворота, даже отсюда казавшиеся массивными и несокрушимыми. Они
– Думается, за теми вратами сокровищница? – сказал Лют рассудительно. – Или…
Буслай вскинул брови:
– Что – или?!
Лют глянул в изможденное, опухшее от ударов лицо и грустно улыбнулся:
– Пожуем – увидим.
Двинулись по ступеням осторожно, словно бесплотные духи, напряженно глядя на конец лестницы: не выйдет ли кто из караулки?
От грохота рабочего посада заложило уши. Голова отзывалась на каждый удар сполохом боли, будто забивали в череп гвозди. Воздух погустел и обдирал ноздри, в горле першило, тело окуталось дурной легкостью.
Буслай закашлялся в кулак, рожу перекосило, будто ел мокрую золу.
– Что за пакость?
Лют осторожно втянул воздух, в груди мучительно горело, лишь слева по-прежнему ныла холодом рваная дыра. Глаза слезились, нос забился жгучей массой, нутро начало бунтовать.
– Похоже, здесь живут волоты, – сказал он гнусаво.
Буслай вскинул брови, сказал таким же гнусавым голосом:
– Я думал, волоты с крылами.
Лют отмахнулся:
– То велеты. Волхвы баяли, что волоты живут не только в пещерах, но всюду отравляют воздух дымом кузниц. Бывало, целые села вымирали от мора и лихорадок.
Буслай задержал дыхание, глаза стали круглыми, как у обманутого совенка, лицо покраснело. Лют посмотрел осуждающе и зашагал вниз, уткнувшись в рукав. Буслай догнал – морда смущенная, также прикрывается рукавом.
– Лют, а чего ты волхвов слушал? Было желание колдовать?
Лют всхрапнул оскорбленно, слезящиеся глаза налились кровью.
– Что несешь? – спросил он обидчиво. – Полежи с мое изрубленным, когда за день несколько раз попеременно тянет то в Навь, то в Явь. Что мне делать было, как не слушать россказни лекарей и волхвов?
Буслай устыдился и покраснел гуще раскаленной в горне болванки.
Под конец спускались медленно, глаза бегали, как белки в колесе, – высматривали опасность.
Грохот стоял оглушающий, в черепе постоянно дергалось и брызгало кровью, пару раз сплюнули солоноватые сгустки. Неудивительно, что не слышали рева Горыныча – тут мыслей не слышно!
Невысокое округлое здание, накрытое плоским ломтем камня, стояло в зыбкой пелене сизого дыма, густого, как сметана. Окон в видимой стене не было, но на тропу, идущую сбоку, падал желтоватый отсвет – явно окно открыто.
Осторожно шмыгнули под защиту стены, переглянулись, улыбнулись невесело. В таком грохоте можно песни петь, а они крадутся, как лисы в курятник. Приложили ухо к стене: камень противно дрожит, пропуская внутреннюю силу металлического грохота. Зубы разом заныли. Не понять: есть кто внутри?
Лют рассерженно тряхнул звенящей головой, похлопал Буслая по крупу. Гридень глянул недовольно, прижался к стене боком, переломился в поясе. Лют ловко взобрался на крышу. Буслай вцепился в протянутую руку и вскоре развалился на плоской крыше. Вот строят, чудаки!
– Что будем делать, Лют?
Сказал негромко – орать было опасно. Витязь прочитал по губам и нахмурился.
– Не знаю. Глянь – их туча, мельтешат со скоростью стрелы, уродцы. Если они засыпают, то проберемся через город. Попробуем ворота открыть.
– А если сокровища в городе, а за вратами выход на поверхность?
Лют замялся, в грудь проник холодок неуверенности, подкатила тоска: в горах можно ползать до конца времен. Но если о сокровищнице складывают байки, то вряд ли она в совершенно недоступном месте. Кто-то ж вызнал про нее. Или наврал…
Витязь тряхнул головой, как ужаленный конь гривой, челюсть нагло выпятилась до хруста связок, глаза загорелись бараньим упрямством.
– Сокровища там, – заявил он твердо.
Буслай кивнул и отвел взгляд. В конце концов, нужно меньше размышлять, не мудрецы ведь, да и вредное это дело. Едва задумались о месте клада, как решимость испарилась. Необъятность границ поиска вгоняла в ступор. Лучше напролом, ни о чем не задумываясь, может, что и выйдет.
Лют оглядел двор здания: никого. Волоты мчались вдалеке – странные, угловатые, кожа серая с железным отливом. От «караулки» тянулась ровная тропа, терялась в россыпи домов, но до них далеко. А здесь никого.
Витязь подполз к краю, свесился. Буслай придержал его за ноги. Лют вгляделся в убранство комнаты, освещенной огнем множества металлических плошек, и его глаза поползли на лоб.
Мебели не наблюдалось, на каменных полатях лежали кривые сероватые бревна. Лют впился взором в стопу грубой формы, пальцы на которой кое-где слиплись. Взгляд прошелся по ноге со щелью под коленом, достиг кольчужной одежи, похожей на платье, миновал половину груди с торчащей рукой и потрясенно застыл на половинке лица с закрытым глазом.
Рядом шевельнулась такая же половина тела, только с правой рукой. Сосед вслед заворочался, и потрясенный Лют увидел, как обрубки с металлическим звоном слиплись в одного волота. На уродливой, бугристой голове открылись глаза, похожие на горящие угольки с черной каймой, скосились друг на друга недовольно. В середке лба волота ощерилась щель, расширяясь, пошла вниз. Половинки тела недовольно хрюкнули и закрыли глаза.
Лют дернул ногой. Буслай что есть силы потащил его назад, потом жадно уставился на покрасневшее лицо: