Псы, стерегущие мир
Шрифт:
Лицо осыпано морозом, без всякого зеркала понимает, что белее муки. Невольно морщится: такая бледность ей не идет, губы становятся темными, некрасиво.
Тело согревает озорная удаль, губы раздвигаются в презрительной усмешке, величаво подходит к пологу, в глаза ударяет закатный свет, стражи глядят хмуро.
– Мне надо уйти, – говорит Умила приказным тоном.
Степняки, переглянувшись, качают головами.
– Повелитель велел тебе оставаться здесь, – говорит один, посмуглее – волосы настолько черные, что отливают синевой. – Мы
Умила испепеляет его взглядом, сердито задергивает полог. Коса дергается в пальцах, мозг лихорадочно ищет выход. Предчувствие тяжкой беды усиливается: ей надо быть там, рядом с мужем.
Взгляд падает на золотой кувшин: изящный, пузатые бока покрыты затейливой резьбой, вычурная ручка поблескивает драгоценными камнями. Металл холодит ладонь, сердце оглушительно бухает, ребра болезненно хрустят, а грудь тяжело подпрыгивает.
– Эй, вы, – говорит она с взволнованной хрипотцой, – пусть один поможет мне.
Стражи молчат, потом доносится неуверенный голос степняка:
– Нам нельзя входить, Повелитель убьет.
Умила сглатывает ком, говорит стервозно:
– Повелитель убьет, если скажу, что вы отказали в помощи. Ну же! Я жду, дело мелкое, никто не узнает. Впрочем, если хотите испытать гнев Повелителя…
После тягостной паузы полог шуршит, степняк входит неохотно, моргает, привыкая к освещению шатра.
– Что надо сделать, госпожа?
Умила тычет изящным пальчиком:
– Смотри туда.
Страж недоуменно поворачивает голову, почувствовав движение воздуха, запоздало дергается. Бок кувшина шмякает в висок, ровное гудение заглушает тонкий хруст. Степняк нелепо дергается, черные волосы в крови. Умила поспешно склоняется над упавшим, в руках сверкает боевой нож. Насторожившийся страж входит в шатер, горло полыхает острой болью.
Умила брезгливо отодвигается от брыкающегося тела и стремительно выбегает наружу. Стан степняков почти безлюден, легкораненые неспешно прохаживаются возле шатров, горят костры, в воздухе витает запах жареного мяса.
Конюх неспешно расседлывает лошадей, удивленно отскакивает от прекрасной женщины с ножом, от взгляда холодных синих глаз дрожит, убегает с криком. Умила досадливо морщится, страх подстегивает, лошадь, всхрапнув, идет за натянутым поводом.
Степняки вяло вскрикивают, немногочисленные воины охранения запоздало бросаются в погоню. Но изящная спина полонянки стремительно исчезает из виду. Поразмыслив, решают не преследовать: скачет к осажденному городу, там сыны степи ее и схватят.
Умила пригибается к гриве, ветер колет глаза, с лезвия ножа срываются крупные капли. Бока лошади хрустят, животина ржет оскорбленно, прибавляя ходу. Сердце княгини стучит часто-часто, но в животе стынет глыба черного льда.
На небоземе видны конные ряды, сердце Умилы падает. Стиснув зубы, решает рвануть напролом.
Всадники приближаются, тонкие полукружья бровей княгини взлетают на середину лба. Неустрашимые сыны степи позорно улепетывают, в глазах плещется страх. Лошади, хрипя, плюются пеной, но напуганные хозяева бьют их по бокам, колют шеи ножами.
Волна радости растекается по телу, Умила улыбается, сердечко сжимается от предвкушения встречи с любимым. С Яромиром.
Старик в парчовом халате мельком провожает всадницу в зеленом платье, кривя губы. Накатывает волна страха. Такого же сильного, как испытывал маг, когда ярость лесных дикарей сломила дух Повелителя, а его самого растоптали.
Груда конских тел вперемежку с лепешками степняков разлетается, туши бухаются в вязкую жижу, брызжа грязевыми потоками. Защитники удивленно смотрят на рослого бритоголового степняка: рубаха насквозь пропитана красной грязью, на мече комья земли, но глаза горят ненавистью, от него расходятся тягучие волны угрозы.
Воин подлетает, меч косо падает, ответного движения никто не замечает, клинок гридня распадается, алая щель пересекает шею, голова скатывается страшным колобком, лицо утыкается в грязь. Буслай, ахнув, перехватывает топорище поудобнее, на плечо падает тяжелая ладонь.
– Погоди, – хрипит Лют. – Не твое дело.
Буслай даже не возмущается – голос витязя полон мрачной мощи, – кивает только. Алтын со звериной усмешкой поджидает трех воинов: Яромира испепеляет взглядом, на Стрыя глядит презрительно, на Люта смотрит смятенно.
– Я хочу, чтобы ты знал, – говорит Лют тяжко. – Я навсегда отравлен твоей кровью, знай, я не пожалею никаких усилий, чтобы вытравить эти поганые капли.
Алтын молчит, стыд перед побратимом сменяется темной, подсердечной ненавистью. Стрый освобождает меч, придерживает Яромира.
– Погодь, князь, – говорит хмуро. – Вражина чересчур силен.
Алтын глядит на Яромира уничижительно, презрительно плюясь. Солнце приобретает цвет венозной крови, облик Повелителя сочится злой силой, глаза горят убийственным пламенем, загустевшая тень пожирает землю. Стрый, выжав бороду, легко шагает, с обоюдоострой оглобли падают вязкие капли, поднимая тучу брызг на размокшей земле.
Защитники со злорадством смотрят на степняка: по сравнению с могучаном – подросток, меч кажется длинным ножиком. Исход схватки, к вящей радости изможденных горожан, предрешен. Яромира тянет немедля скакать в стан степняков, выручать милую. Князь стыдится, но на сходящихся воинов смотрит нетерпеливо.
Стрый бьет мощно, страшно. Алтын выставляет руку, лезвия противно звякают, рой жирных искр обжигает смуглое лицо. Воевода молниеносно поворачивает кисть, лезвие вспарывает воздух в опасной близости от степняцкой шеи. Повелитель, злобно рыча, уклоняется от длинной полосы, от отдачи блока рука немеет.
Великан наступает мощно, уверенно, несокрушимо. Алтын качается под ударами, как хилое дерево на сильном ветру. Могучан теснит, давит плечом. Горожане радостно вскрикивают, глядя на суматошно переступающего ногами степняка.