Псы войны. Гексалогия
Шрифт:
Жак обернулся на шелест бумаги. Белокурый, зеленоглазый, с кожей, желтоватой от противомалярийных таблеток, он почему-то казался здесь не от мира сего рядом с чернокожим Дарамолой, Петром и Анджеем, красным от солнечных ожогов.
– - Если мятежники победили в Луисе, -- сказал он, -- мы проедем через мост спокойно. Если нет, то, будь я командиром первой бригады, я бы этот мост взорвал.
– - До него четыреста миль от Каруны! Даже...
– - Войтович любил точность. Он пошевелил обветренными
– - У них есть авиация! -- возразил Жак. -- Остатки люфтваффе, старые немецкие "фокке-вульфы". Другое дело -- смогут ли они попасть в мост.
Никто ему не ответил.
Темнело. Сначала растворились контуры дальних деревьев. Затем расплылись кусты. Темнота стремительно надвигалась из саванны. Дарамола включил фары. И сейчас же в их свете мелькнули два больших шара, мелькнули и погасли.
– - Буш-беби, -- меланхолично констатировал Анджей. -- Из отряда приматов. -- Он обернулся к Петру: -- Дорогой коллега, все надо воспринимать относительно.
Говорил он это так, будто бы продолжал с Петром давно затеянный разговор. И Петр с удивлением поймал себя на том, что он тоже уже долгое время ведет этот разговор с поляком -- молча, в душе.
– - Иногда личные шишки приходится просто забывать.
"Но почему нас? Ведь это непоправимо. Очередь. Удар. И темнота. Так нелепо и так... просто".
Это был внутренний голос Петра, который вел разговор с Анджеем с того самого момента -- у канавы.
– - Я понимаю, -- вслух сказал Петр.
– - Понимаешь ли? Ведь эти люди совершили неслыханное! Они подняли мятеж и убили премьера -- человека, которого считали здесь чуть ли не наместником аллаха на земле! Побудь-ка на минуту в их шкуре. И представь: ты мятежник, ты в патруле, в саванне. Ты не знаешь, как идут дела в Каруне, как ведет себя гарнизон в Зандире, что -- в Кадо. Быть может, конница эмиров уже движется на Каруну. А что в Луисе? Чья там власть?
Он помолчал. Жак, полузакрыв глаза, неподвижно сидел на переднем сиденье.
– - Чего ж ты от них ждешь, коллега? Эти ребята сами еще не знают, будут ли живы завтра. И в конце концов, они же нас не расстреляли!
Войтович замолчал, вглядываясь в темноту:
– - Кажется, подъезжаем к Куранчану. Вот и огни...
– - Куранчан? Жак потянулся.
– - Приедем -- ужинать и спать. Ночью ехать нельзя. Как бы не подстрелили с перепугу. Да и бензин кончается...
– - Он обернулся к шоферу: -- В рест-хаус!
Многоопытный Дарамола хорошо знал дорогу. Вот уже почти пять лет вместе с Жаком он гонял по просторам всей этой огромной африканской страны.
"Пежо" лихо остановился у темного домика с деревянными колоннами, у крутого многоступенчатого крыльца, ведущего на бетонную веранду. В темноте веранды кто-то заворочался. Полицейский в форме деревенской полиции -- в красной феске, босой и с дубинкой -- поднялся с пола.
– - Ужин и ночлег! -- крикнул Жак на местном наречии.
– - Йе, са, -- покорно ответил полицейский и зашлепал босыми ногами куда-то за угол дома.
Затем в доме мелькнул желтый огонек -- чиркнули спичкой. Зажегся свет и поплыл из глубины дома к стеклянной двери. Дверь отворилась. На пороге стоял заспанный африканец с керосиновой лампой в руках.
Он поставил лампу на пол и пошел к машине.
– - Салям алейкум! -- сказал Жак.
– - Алейкум салям! -- ответил африканец, помогая Дарамоле вытаскивать из багажника чемоданы.
Жак рассмеялся.
– - Люблю я северян! Честные, трудолюбивые, покладистые! -- Он хлопнул африканца по плечу. -- Ты ведь из племени нупе? Так, папа?
– - Нупе...
Африканец был средних лет, но ему явно льстило, что его называют папой.
– - Никаких новостей, все спокойно?
Стоило пересечь по длинному и узкому мосту красавицу Бамуангу, полноводную, стремительную, весело мчащуюся к океану, как они очутились совершенно в ином мире.
Позади остались душные леса и зловонные болота, низкие облака, то и дело наползающие на вершины холмов. Здесь, на левом берегу Бамуанги, начиналась просторная, сухая и солнечная саванна - бесконечная равнина, тянущаяся отсюда до самой Сахары.
Кое-где на горизонте виднелись дымы. Это местные жители в предвидении харматана - ровного и сильного ветра из Сахары - заранее выжигали заросли гигантской слоновой травы, сухой и горючей, как порох.
В самой Бинде, как показалось Петру, время не спешило. Прежде чем попасть в рест-хауз, надо было проехать через весь город узкими улочками, петляющими между бесконечностью глухих глиняных стен, скрывающих от посторонних взглядов жизнь правоверных мусульман.
Город был пустынен. Казалось, в нем не было ни одного жителя. Лишь грязные тощие собаки да ободранные козы дремали в пыли.
Машину резко тряхнуло.
– Черт!
– выругался Роберт.
– Проклятые дороги!
Голос Боба вернул Петра к действительности. Да, он задремал: страницы рапортов, документов и донесений участников далеких событий полностью захватили его воображение и унесли на пятьдесят лет назад.
– Смотри. Здесь был пост султана.
Роберт остановил машину. Они уже съехали с плато, начиналась саванна. Она тянулась здесь вдоль бетонного шоссе, прямого как стрела. И только вдали виднелись отроги скалистых холмов.
Слева от дороги - метрах в двухстах - виднелись развалины глиняного сооружения: небольшое круглое здание, окруженное стенами.