Птенец и Зверюга
Шрифт:
– А ты, оказывается, феминистка.
– Кто, кто?! Это что, такие некрасивые и сварливые старые девы?
– Почему обязательно некрасивые и старые? Среди них тоже ничего попадаются.
– Все равно я не феминистка.
– Все женщины феминистки. Каждая в глубине души считает всех мужиков сволочами. Правда, в этом смысле и мы, мужики, не лучше. Факт, что у всех женщин нелады с головой, у нас даже как-то не принято обсуждать. Правда, Никита?
– Не знаю. – Самолетов вышел из приятного состояния отстраненности, усиленного завораживающим блеском камина, забавной беседой и приятно туманящим голову алкоголем. – Я как-то об этом не задумывался.
– Не
– Хорошо, попробую ответить, – задумчиво прищурился на поблескивающее пламя нарисованного очага Самолетов, – Я думаю, что привлекательность – это что-то внутри женщины, до чего мужчина всегда стремиться добраться, но сделать это не может и не должен. Отдавая себя всю, часть женщина не должна отдавать никогда, как бы она его ни любила. Если мужчина начнет понимать, за что ему нравится женщина, то она ему скорее всего уже не нравится. Лучше сделать над собой усилие и показать, что хотя он и великолепен, пусть не обольщается, что найдутся и получше. После этого от мужчины трудно будет избавиться, даже если захочешь. Но самое главное женщина должна быть не просто любовницей, а настоящей женщиной-другом. Мужчине должно быть с нею легко, в ее присутствии он должен чувствовать себя сильным, умным, талантливым, и она не должна сосать ни капли его крови, как это делают женщины-вампиры.
– Женщины-вампиры? Ой мамочки, – поежилась Татьяна, – ты серьезно.
– Да, Никита, – грозно потребовала ответа Глория, – кого ты имеешь в виду?
– Не волнуйтесь, не вас, – усмехнулся Самолетов, – но разве вы не встречали среди женщин такие особи, которые, сами не сознавая того, выпивают у мужчины всю кровь? Мужчина, общаясь с кровопийцей, растрачивает против своей воли душевные силы на окружение ее постоянной заботой и вниманием, которые женщина воспринимает с откровенным высокомерием и пренебрежительной холодностью. Все знаки любви, будь то простая забота о том, чтобы ей было удобно в киношке, до царских подарков, она принимает как само собой разумевшееся. И не жалуйся, если она отвергнет в раздражении твои старания, что сделает тебя же виноватым за свою назойливость и неуместную суету. Такие женщины обладают мистической способностью при общении сделать тебя своим должником, даже если ты ей ничем не обязан. Твоя речь непостижимым образом теряет контроль, и с губ невольно слетают самые безумные обещания, которые потом, естественно, ты обязан будешь выполнить, предвидя обиженно поджатые губы или оскорбленный вид, говорящий о том, что она всегда подозревала в тебе недотепу и никудышного мужчину, не чету настоящим, держащим слово любой ценой…
Между тем беседа затянулась далеко за полночь. Молодые люди наслаждались общением под звон бокалов и уют камина. Наконец Эдик сладко потянулся и поинтересовался, хихикнув:
– Ну что, поздно уже, не пора ли по кроватям?
Глория настороженно посмотрела на Никиту, не совсем понимая, не имеет ли его друг ввиду что-то неприличное.
– Мы останемся в каминной, – продолжал великодушно Эдик, – а вы можете занимать спальню. Татьяна выдаст вам белье.
Оказавшись в постели под одним одеялом, Самолетов в нетерпении положил руку Глории на бедро, там где полоска трусиков огибала тонкую девичью плоть, но она остановила его руку.
– Ты думаешь нам сейчас можно? – услышал он в темноте ее шепот.
– А почему бы и нет. Я слышал, есть такой способ сорвать задержку – надо как следует потрахаться.
– Да.
* * *
Просыпаться утром молодым с легкой истомой от ночных бдений в объятиях прекрасной и влюбленной одалиски, когда на кухне кто-то уже готовит кофе, а внизу ждет автомобиль, сесть в который на виду жителей спального района, ничего кроме "копейки" под окнами в своей жизни не видевших – в этом есть особая поэзия и восторг.
Пока девушки о чем-то шептались на кухне, приводя себя в порядок после беспокойной ночи, Никита пил кофе в гостиной с одетым в китайский халат Эдиком. Комната, казавшаяся вчера настоящим каминным залом, на поверку оказалась заурядной двадцатиметровкой в панельном доме со старыми шкафами шестидесятых готов, и мягкой только входящей в моду мебелью, которую, видимо, недавно завез сюда сам Эдуард.
– Я сейчас в офис, могу подвезти, – предложил начинающий предприниматель, поглядывая на часы.
– Если будешь проезжать мимо площади Ногина, высади нас там.
– Отлично, как раз по пути. Она там живет? – кивнул он в сторону кухни, видимо, имея в виду Глорию.
– Да нет, там дом ее отчима. Он должен ей денег. Вот Глория и попросила оказать моральную поддержку.
Эдик на секунду задумался.
– Хочешь дам тебе совет, – предложил он после некоторых размышлений, потягивая ароматный кофе с коньяком из чашки. – Ты представься как ее кредитор. Мол, эта девушка должна тебе денег, и как бы она передает тебе все права на собственных должников. Усек? Например, сам я к должникам никогда не езжу, а сразу отправляю своих работников ножа и топора. Кстати, хочешь, я подвезу тебя прямо к его дому на машине и подожду внизу, для солидности?
– Хм, не знаю, можно попробовать. – пожал плечами Никита, – Только зачем ждать, я думаю и так все будет в порядке.
– Ну смотри. Я могу дать еще двух ребят для подмоги?
– Нет, спасибо, – вспомнив громил из охраны Эдика, решительно отказался Никита, – я уж как-нибудь сам справлюсь.
– Дело твое.
* * *
Спустившись на машине от Лубянки мимо Старой площади и памятника защитникам Плевны, выкрашенного в черную краску, они свернули на Солянку и углубились в запутанные дворы, едва протискивая лимузин между стен, следуя указаниям Глории.
Никита был удивлен, что в центре Москвы, недалеко от Кремля, существуют такие странные кварталы с домами, больше напоминающими Петербург Достоевского, с многочисленными переходами между дворами-колодцами, одни из которых заканчивались тупиком, а другие выводили на тихие переулки, примыкающие к когда-то существовавшему здесь Хитрову рынку.
Миновав несколько арок и сквозных дворов, они наконец остановились у обшарпанного двухэтажного дома, не ремонтированного как будто еще с царских времен.
Никита и Глория попрощались с Татьяной и вышли из автомобиля, Эдик, не глуша двигателя, вышел с ними и открыл гигантский багажник Линкольна. Достав из него братковскую кожанку, он протянул ее Самолетову:
– На, одень для пущего эффекта. Потом вернешь.
От этого предложения Никита не стал отказываться и с удовольствием облачился в мягкий набук куртки, которая пришлась ему в самую пору.
– Ну, бывайте, – махнул рукой Эдик.
Он влез на водительское сиденье и, оставив после себя незнакомо-сладковатый запах бензина, скрылся в переулках.