Птица и меч

Хармон Эми

Пока мы беседовали, на пороге появился сокольничий. Он поспешил к нам, на ходу стягивая с руки кожаную перчатку. Это был невысокий и опрятный пожилой мужчина, чья заостренная седая бородка и такие же пронзительные серые глаза придавали ему сходство с птицами, за которыми он ухаживал. Приблизившись, он отвесил нам поклон столь глубокий, что едва не уткнулся носом в колени.

— Это Хашим, главный сокольничий, — представил его Тирас. — Хашим, это леди Ларк Корвин.

— Наша будущая королева, — с благоговением произнес Хашим, выпрямляясь и одаривая меня сияющей улыбкой.

Я немедленно залилась румянцем, причем жар зародился где-то в груди, поднялся по шее и обдал стыдливой краской щеки. Я глубоко вздохнула, приказывая себе успокоиться, и протянула Хашиму руку. Тот поцеловал ее со всем возможным почтением.

— У птиц сейчас линька, ваше величество. Как вы знаете, от этого они ведут себя беспокойно. Я надел некоторым соколам колпачки, но не советовал бы подходить к ним близко, — предупредил Хашим, и Тирас согласно кивнул.

Слуга отвесил новый поклон и удалился по коридору к высоким дверям, предоставив нас самим себе. Мы двинулись вдоль ряда пленных птиц, хотя мои глаза то и дело устремлялись к массивным балкам и темным углам, которые могли бы послужить убежищем для орла, а на самом деле напуганного мальчишки.

— Я до сих пор сюда прилетаю, — тихо сказал Тирас. — Хашим — добрый человек и всегда рад меня видеть. Думает, ему удалось приручить орла. Даже дал мне имя.

Мы дошли до лестницы на чердак, где держали голубей, и повернули обратно. Микия? Моя догадка было всего лишь эхом нашей предыдущей беседы, но в горле снова встал горячий ком, и я задумалась, не заболеваю ли. Я осторожно коснулась шеи, однако неприятные ощущения уже отступили.

— Микия, — шепотом повторил Тирас. Затем покачал головой. — Нет, Хашим зовет меня Бродягой. И это все больше и больше похоже на правду.

Глава 20

УТРО СВАДЬБЫ ВЫДАЛОСЬ ясным и солнечным. Город бурлил от предвкушения. Большую часть дня меня купали, натирали маслами, окропляли духами и красили, чтобы наконец нарядить в платье из самого роскошного голубого шелка, который я только видела в своей жизни. Когда приготовления были завершены, женщины отступили на шаг и окинули меня торжественными взглядами — точь-в-точь самодовольные художники. Затем они удалились, сурово велев «ничего не трогать», а я осталась дожидаться стражников, которые должны были сопроводить меня к воротам. Но никто не приходил.

Над городом раскатился колокольный звон, возвещающий начало торжественного шествия. Я задумалась, не стоит ли покинуть комнату и спуститься по лестнице самой — меня раздражало, что я вынуждена ждать стражников. Я представила, как в одиночестве бреду к собору посреди толпы, нарушая этим все существующие протоколы, и тут же передумала. Церемонии значили в Джеру всё. И что-то шло категорически не так.

Вскоре до меня начали доходить шепотки. Они поднимались с улиц и площади и заползали по крепостным стенам в приоткрытые балконные двери. Я в очередной раз прокляла свою способность слышать чужие мысли, будто собственные.

Свадьбы не будет. Король передумал. Ее отец против. Лучше бы короновали леди Фири — самую красивую женщину в Джеру. Леди Корвин даже не может говорить. Она немая, бедняжка. Король опять где-то пропадает…

Шепот, шепот, шепот. Разговорам не было конца, и они жалили меня разъяренными осами. В итоге я захлопнула балконные двери и раскрыла книгу, чтобы заменить чужие слова в голове чем-нибудь по собственному выбору. Но сосредоточиться не получалось. Меня все больше и больше обуревал страх. Затем в коридоре послышались тяжелые шаги, и в комнату, коротко постучавшись, вошел Кель. Он был в своем лучшем наряде, в начищенных до блеска сапогах и с тщательно зализанными назад волосами, однако выражение его лица было скорее похоронным.

— Я не могу найти Тираса.

Я отложила книгу и со всем возможным спокойствием поднялась с кресла, чтобы констатировать очевидное. Он не смог переродиться. Кель поморщился. Ему не нравилось, что я тоже посвящена в тайну Тираса, но он слишком долго нес ее бремя в одиночку, и теперь его неприязнь граничила с облегчением.

— Боюсь, что так, — ответил он тихо.

Ты его видел? Кель вскинул глаза, и я поняла, что он истолковал мой вопрос верно. Я спрашивала, не видел ли он орла.

— Нет.

Законы Джеру не запрещают убивать таких птиц. Что, если его ранили? Кель выругался и, протопав к балкону, настежь распахнул двери, будто надеялся, что Тирас вот-вот в них залетит.

— Ты можешь его позвать? Так же, как звала вольгар?

Я была поражена, что он знает о моем участии в битве. Сколько еще воинов слышали, как я приманивала птицелюдей? Даже в птичьем обличье, он больше человек, чем птица. Вольгары просты. Тирас — нет.

— Пусть так. Но в последнее время он бывает птицей так же часто, как человек. Может быть, даже чаще, — пробормотал Кель, и у меня оборвалось сердце.

Я вышла на балкон и обратила лицо к небу. Затем закрыла глаза и подумала о птице с точеной белой головой и черными перьями. Память с легкостью воскресила широкие крылья, окрашенные на концах алым, и я со всей страстью попросила эти крылья вернуться ко мне. Я сосредоточилась на слове, которое подарил мне Тирас во время той ночной прогулки, когда вел к маленькому домику в лесу. Дом, — говорил он. — Дом.

Вернись домой, Тирас, — взмолилась я. — Вернись домой. Но я ничего не почувствовала. Ни одной связующей нити, ни шепотка на ветру, ни даже сердцебиения. Солнце начинало клониться к западным холмам, а Тирас, где бы он ни был, оставался вне досягаемости. Я его не чувствую. Если он рядом, то не в птичьем облике.

Кель снова чертыхнулся и отошел от балкона.

— Лорды настаивают на начале шествия.

Они знают, что короля нет?