Птица над городом. Оборотни города Москвы
Шрифт:
Итак, Ли щелкает мышью, я припоминаю все, что мне известно об искусстве репортажной съемки, стараясь понять, чем отличаются неплохие кадры от неинтересных. Гоню неуместную мысль, что, возможно, на «неинтересных» кадрах присутствуют молодые девицы, слишком уж интимно улыбающиеся фотографу. Ерунда — во-первых, он там был на работе, во-вторых, на фига ему офисные барышни и тетки, когда есть модели и девочки из «Фокс Систерз»… почему вы так фатально убеждены в мужской порочности, Галина Евгеньевна? — личный жизненный опыт меня в этом убеждает, граждане; — а стоит ли обобщать единственный результат на все остальные объекты? — не знаю, не знаю, но
— Стоп!
— Тебе эта нравится? Да нет, лапа, тут, видишь, мужик глаз зажмурил, а дама разулыбилась несообразно. Эту я сотру.
— Погоди-погоди! Это кто?!
— Это? — Ли подхватил курсором кадр, увеличил лицо женщины, крутанув колесико. — Это Тамара, их пиар-менеджер или что-то вроде. Дама неприятная, мне с ней пришлось говорить, когда время уточнял. Ты ее знаешь?
— Не то чтобы лично… — протянула я. Накрыла его руку с мышью, потаскала кадр туда-сюда. Никакого сомнения: у фуршетного стола, рядом с двумя мужиками, одним лысым и одним кучерявым, грациозно поднимает бокал белого вина — та самая инспекторша, проверяющая из наробраза, что сидела на уроке у Ламберта. Даже брючный костюм тот же самый! Даже стразовая брошечка на лацкане!
— Лап, да ты чего? Ревнуешь, что ли? — с ужасом спросил Летчик Ли. — Не подумай плохого, я таких не обслуживаю, честно! Только деловые отношения!
— То есть она в этой фирме работает, — задумчиво сказала я. — Что за фирма, я прослушала?
— Сейчас скажу, — Летчик Ли подтащил поближе свой лист для записей — любопытный человеческий документ, который заменяет ему ежедневник. Лист был исписан вкривь и вкось, слева направо, сверху вниз и вверх ногами, а с нижнего края оборван — видимо, чтобы взять с собой нужный телефон или адрес. — «Веникомбизнес».
— Чем бизнес? — не удержалась я.
— Веником, — подтвердил Ли.
— Шваброй и тряпкой. Хорошее название у конторы. Что-то связанное с уборкой? Или они аксессуарами для бани торгуют?
— Вряд ли. Они медициной какой-то занимаются, насколько я понял.
— Все ясно… То есть ничего не ясно. По четным — пиар-менеджер, а по нечетным рыбу удит. В смысле, инспектор.
— Не понял, — подумав, произнес Ли.
Я объяснила про открытый урок. Летчик Ли взял бутылку и налил нам обоим мартини на два пальца.
— Да нет, лап, я думаю, тебе показалось. Наверное, все-таки не она. Где этот бизнес вениками и где Министерство образования?! Или, может, эти тетки — сестры. Близнецы.
— Может, и сестры, — неуверенно согласилась я. Нет, конечно, в Москве уйма похожих лиц, и мне уже приходилось встречать двойников — иной раз и вовсе не родственников… ха, можно подумать, я по лицу ее узнала! На лицо я посмотрела во вторую очередь. Костюм песочного цвета, с дурацкими лацканами о трех зубцах каждый, на левом лацкане приколота стразовая брошка в виде лилии — я же помню, как эти стразики отражали солнце, лучик попал мне в глаз, когда я качалась на березовой ветке. Волосы выкрашены в натуральный пшеничный цвет, пышно уложены, а затылок подстрижен «лесенкой»- вот спорим, если он ее хоть раз снял со спины, эту «лесенку» мы и увидим на фото! Костюмы, брошки и прически — тоже близнецы, что ли?!
Вообще-то лицо не так уж похоже, если приглядеться. На фото она не хмурилась начальственно, а скалилась в улыбке, которую сама, очевидно, считала голливудовской. Получилось и вправду страшненько, особенно впечатляла золотая коронка на нижнем зубе. Может, все-таки не она? Или просто макияж другой?
— Зачем бы пиар-менеджеру притворяться инспектором?
— Вот и я о том же.
— Инспектировать Ламберта, это ж ни пользы, ни удовольствия! А с другой стороны…
Мы посмотрели друг на друга. Инспекторша, которая на самом деле, очевидно, не инспекторша, сидела на уроке у Ламберта, и тот на следующий день запил…
— Ладно, возьми эту картинку себе на флэшку, завтра покажешь Наталье, — быстро сказал Летчик Ли. — пусть она разбирается.
И вернулся к основной теме:
— Галка, ты-то только не суйся в эти вервольфовские дела! Очень тебя прошу, пусть они теперь сами.
Еще бы они не сами. Я теперь, считай, отстранена от операций.
— Плевала я на вервольфа, — вежливо сказала я. — Ли, скажи честно, ты как думаешь: Настя найдется?
— Найдется, — уверенно сказал Летчик Ли. Обожаю его за эту безапелляционность.
Глава 14
Сквозь решетку, защищавшую окно, арестованный мог видеть только дома и мостовую. Но коренной парижанин, каким был Бонасье, узнавал каждую улицу по тумбам, вывескам и фонарям.
Летчику Ли хорошо говорить, а я, уложив Машку, уснуть не могла. Лежала в человеческом Облике, косилась на светящиеся цифры часов. Времечко перевалило за два пополуночи, а сна ни в одном глазу. Валерьянка не помогала, феназепам я пить не хотела: после него летать не могу. То есть могу, но до первого препятствия.
А может, Настя уже объявилась, только Валерка мне не отзванивается из вредности? Чтобы помучилась подольше и прониклась чувством вины? Сама звонить ему я боялась. А если не объявилась? Если с ней действительно произошло что-то совсем плохое? Если испугалась моих слов и связалась не с теми людьми? Ох, горе-злосчастье. Прав Валерка, права Наталья, оба они правы: я натуральная кретинка.
Поперек подушки лежала утащенная у ребенка меховая рыжая собака. В детстве никогда не спала с игрушками, но… от некоторых привычек, приобретенных позже, трудно избавиться.
…А было это зимой, в один из морозных дней, все более редких в нашем городе. Закатное солнце заливало Москву клубничным соком, дым из многочисленных труб не растворялся в воздухе, а застывал, наплывая сам на себя. Город лежал внизу, окоченевший, тихий и неподвижный. В этот день я сбросила Машку на маму, а сама полетела якобы по делам. Не было у меня никаких дел. Ничего больше у меня не было.
Такой закон природы: даже если твой муж совершенно ничем не напоминает золото с бриллиантами, и ты много чего можешь ему припомнить — все-таки неприятно, когда тебе заявляют: «Я тебя больше не люблю, и ты сама в этом виновата». Тяжело, больно. Стыдно и унизительно. Сколько ни твердят окружающие, что это ему должно быть стыдно, — про себя думают другое: неудачница ты, дорогая, лузерша последняя, соломенная вдова и мать-одиночка. От правильных женщин мужья не уходят. У правильных женщин не рушится семья, родной человек не становится врагом. Правильным женщинам не приходится произносить эту глупую фразу: «Папа в командировке». Брошенная жена с ребенком — самая пошлая роль в мелодраме.