Птица в клетке. Повесть из цикла Эклипсис (Затмение)
Шрифт:
После некоторой начальной неловкости в конце концов, они не виделись несколько лет, и Сайо немного отвык от церемонности старшего и безбожного кокетства младшего, они уже вовсю болтали, предаваясь воспоминаниям о Селхире. Сайонджи быстро вернулся к детской привычке называть Итильдина «нэйллью». Таэ без лишней скромности уселся на подлокотник кресла гостя, касаясь его рукавом, так что юноша ощущал аромат его духов, чарующий и тонкий. Знаменитый актер был сама любезность, держался попросту, без всякой напыщенности, сам наливал гостю вина, шутил и смеялся, вспоминая юношеские проделки. Итильдин тоже был весьма сердечен, не сводил с гостя глаз,
Из столовой они перебрались в гостиную Таэссы на втором этаже. Выпили кофе с бренди. Сайонджи прикинул глазами расстояние до спальни (дверь в которую была соблазнительно приоткрыта), поймал Таэ за руку и потянул к себе.
— Сайо, не надо, выдохнул тот, упираясь.
— Да ладно тебе, грубовато-нежно бросил Сайонджи и аккуратной подсечкой уложил его на диван.
Прелестный актер затрепетал в его руках, как пойманная птичка. Сайонджи завладел его ртом, не давая сказать ни слова, полез горячими ладонями под рубашку. Но Таэ отвечал не слишком страстно и вдруг уперся локтями в грудь, отвернув лицо.
— Убери лапы, сказал, слегка задыхаясь.
Эту игру Сайонджи знал и играл в нее с удовольствием. Ухмыльнувшись, он стиснул запястья актера, завел ему за голову. Мелькнуло чувство дежавю: будто ему снова тринадцать, он зажимает Таэ в укромном уголке, стаскивая с него штаны, а тот вырывается, шепчет: «Убери руки… Сайо, ты что, нам же нельзя… не надо…» Однако вместо прежнего беспомощного трепыхания Таэ неожиданно сильным рывком освободил руки и чуть было не скинул Сайонджи на пол.
— Хочешь побороться, кузен? юноша подмял под себя гибкое, стройное и все более желанное с каждой секундой тело актера. Ух ты, какие мы сильные! Ах да, у нас же кровь эльфячья, все такое…
Таэ сверкнул глазами, и в следующий момент Сайонджи обнаружил, что лежит носом в диван, а его правая рука завернута за спину чуть ли не до затылка.
— А еще у нас хороший наставник из Джинджарата, дорогой кузен, промурлыкал на ухо проклятый актер, ни на секунду не ослабляя хватку. Мы занимаемся джарской борьбой вместо гимнастики. Держим себя в форме, знаешь ли.
— Сдаюсь, Сайонджи покаянно вздохнул. Я-то думал, ты для вида ломаешься. Ну, как раньше.
Таэсса отпустил его, и юноша сел, потирая запястье. Однако неплохой наставник у крошки Таэ! Он посмотрел на «кузена» другими глазами. Волосы актера слегка растрепались, на щеках цвел румянец, рукава сползли к локтям, открывая изящные белые руки, и глаза смотрели лукаво, с подначкой.
— Извини, сказал Сайонджи, даже не пытаясь изобразить раскаяние. Все равно не выйдет, он-то не актер! Давай отмотаем назад. Вот мы пришли, выпили кофейку, а потом…
Он потянулся к Таэ, но тот положил ему руку на губы. Сказал мягко, но серьезно:
— Правда, не надо. Я не шучу.
Сайонджи в растерянности взъерошил волосы, обвел глазами комнату, будто искал там ответа на вопрос, почему безотказный, в общем, Таэсса вдруг заартачился. С девушками бывает: мало ли, забыла заклинание возобновить, или проблемы какие по женской части…
— Ты что, клятву верности дал? это единственное, что пришло в голову.
— Бог с тобой. Актер Королевского театра и клятва верности вещи несовместимые.
— Ну а чего тогда? Раньше-то был не против.
— Раньше ты меня хотел.
— А сейчас у меня в штанах огурец, ага, проворчал Сайонджи. Желание не утихало, а вдобавок еще разгоралась обида.
— А у меня на плечах голова, а не кочан капусты. И я, слава богу, могу отличить, когда хотят меня трахнуть, а когда посмотреть, чего это в нем все нашли! Сам надумал прийти, или хозяйка подослала? глаза Таэ вновь засверкали.
Похоже, он тоже начинал злиться. Задело, значит, за живое! Сайонджи понадеялся, что партию удастся свести к ничьей. Врать он с детства плохо умел, но с такой суровой матерью, как Хазарат, поневоле научишься.
— Фэйд? Забудь про нее, кузен. Она про тебя не вспоминает, я уж постарался.
— Таких, как я, не забывают. Вырастешь поймешь.
— А таким, как Фэйд, отказывают только полные идиоты. Тоже поймешь когда-нибудь, но поздно будет.
Таэсса усмехнулся, изогнув бровь.
— Ах вот ты зачем здесь, сводничать пришел? Ну давай, поведай мне, какое неслыханное счастье стать любовником Фэйд Филавандрис.
Сайонджи посмотрел ему в глаза и ухмыльнулся в ответ:
— А зачем? Сдается мне, ты сам спишь и видишь, как бы попасть к ней в постель.
Актер расхохотался звонким серебристым смехом.
— Я? К этой черномазой дикарке? Ну и шуточки у тебя!
Но Сайонджи не дал сбить себя с толку. Он наклонился к Таэ, подмигнул и сказал, интимно понизив голос:
— Да ладно тебе. Сам, небось, дрочишь на романчики типа «Лепестки жасмина», где красавчикам заламывают руки и тащат в постель.
— Попробовал один такой, руки-то заломить! отозвался Таэ ехидно, сузив глаза, и ткнул Сайонджи пальцем в лоб.
Того жаром обдало. «Дразнит же! Дразнит, поганец! Пусть еще Фэйд спасибо скажет, что никогда с ним кофе не пила…» Потом мыслей никаких не осталось, и в сыне Хазарат и Рэнхиро порывистая натура матери взяла верх над безмятежным спокойствием отца. Он пылко прильнул к губам Таэ, и на этот раз чертов стервозный актер ему отвечал. И не сопротивлялся, когда Сайо вскинул его на руки и понес в спальню. Даже изволил ножкой отворить дверь.
Одежда полетела во все стороны. Целовались и ласкали друг друга на ощупь, позабыв зажечь свет. Кожа у Таэ была гладкая, шелковистая, руки нежные, язык горячий и быстрый. Он вскрикивал сладко и закусывал нижнюю губу, когда Сайонджи находил его чувствительные местечки.
— Другой бы тебя разорвал, ей-богу, сказал юноша хрипло, тиская его за ягодицы. Не боишься?
— Тебя нет, шепнул Таэ.
Он опрокинул Сайонджи на спину, оседлал его бедра, и им стало не до разговоров.
Потом, когда стихли стоны и скрип кровати, и высох пот, и сбившееся дыхание успокоилось, кавалер Таэлья встал, чтобы зажечь свечи. Сайонджи молча пожирал глазами его обнаженную фигуру, чувствуя, что хочет повторить. Таэ тоже окинул любовника отнюдь не целомудренным взглядом. Снова уселся на бедра Сайонджи, продолжая разглядывать его с видимым удовольствием, соблазнительно прикусил палец.