Птичка над моим окошком
Шрифт:
– Лидушка, дорогая, откуда это у вас? – осторожно спросил Григорий Иванович, усугубив состояние Лидии.
Она собрала все мужество в кулак:
– У сына нашла, у Матюши.
– Ну, вот вам и ответ! – торжественно провозгласил ветеринар.
– В каком смысле?
– В смысле женитьбы. Не знаю, может, это байка, но очень распространенная: в армии применяют бром, чтобы подавить половой инстинкт. Мы в свое время от компотов и киселей – вообще от третьего отказывались, чтобы, так сказать, от греха подальше. Одно скажу: у тех, кто пил, еще долго даже мыслей
– Да вы что?! – охнула Лидия Родионовна, но в следующее мгновение ее осенило: это, наверное, Матюша на севере употреблял, чтоб не… ну, не мучиться.
– Очень может быть, – задумчиво протянул сосед, – только ничего в этом хорошего нет. Последствия могут быть самые непредвиденные.
– Какой ужас! – в отчаянии прижала руки к груди Лидия. – Что, такое сильное средство?
– Достаточно эффективное успокоительное. Я бы не советовал постоянно принимать это.
– Григорий Иванович, дорогой, что мне делать? – Лидия прикусила кулачок, чтобы не завыть от горя при отставном ветеринаре.
Ветеринар поправил очки и с невысказанным сочувствием посмотрел на соседку:
– Сначала надо выяснить, давно ли употребляет Матвейка эти таблетки. Может, он их и не пил вовсе?
Он покрутил пузырек на вытянутой руке, прищурился – пытался прочитать мелкий шрифт:
– Ничего не вижу, пора очки менять. Ну-ка, посмотрите сами. Сколько штук здесь?
Трясущимися руками Лидия взяла вещдок, всмотрелась и нашла цифру.
– Тридцать, – сообщила она ветеринару, сковырнула крышечку и высыпала пилюли на стол.
Склонившись над кучкой, Лидия Родионовна разложила шарики по десяткам и насчитала двадцать пять.
– Ничего страшного, лишь бы только это был единственный пузырек. Вы меня понимаете? – Выцветшие глаза бассет-хаунда, увеличенные линзами, смотрели строго.
Лидия понимала.
– Да, конечно. Если он только пять таблеток выпил – ничего же страшного, правда, Григорий Иванович? – умоляла всем своим видом она.
– Если только пять, то, конечно, ничего страшного. Вы узнайте у сына, осторожно расспросите, откуда у него эти таблетки и зачем. И кто ему их выписал или посоветовал? Зачем молодому парню успокоительное, да еще такого спектра действия?
Этот вопрос мучил и Лидию Родионовну. Ничего-то она не знает о родном сыне, а еще мать называется.
… Сидя в тенечке, на скамейке под ивой, Витасик потягивал контрабандный коньяк – презент приятеля из отдела по борьбе с экономическими преступлениями – и сочувствовал Матвею:
– Блин, это ж надо, чтоб так не повезло, да? Называется, приехал погулять, а тут такая засада. Ну ничего, Моть, не переживай, мы с тобой еще оттянемся, все догоним.
– Ну, не знаю, – сдержанно возразил Матвей, – хуже было бы, если б меня прихватило в тайге. Там только активированный уголь – и все. Выкручивайся как знаешь. Там я бы точно дуба дал.
– Ну вот, видишь, – поддакнул Витасик, – все к лучшему. А помнишь врачиху в поликлинике? По-моему, очень
– Только сунься к ней, – насупился Матвей и отнял у друга шкалик, – не посмотрю на многолетнюю дружбу. Кстати, я ее как-то встретил в подъезде, она кого-то навещала.
– Да? – живо заинтересовался Витасик. – Ну да, ну да, она же участковый врач. Когда, говоришь, у тебя отпуск заканчивается?
– Никогда, – прорычал Матвей.
– Как? Ты что, на север не едешь?
– Может, и не еду. – Матвей очень кстати вспомнил матушкино навязчивое желание женить его. Похоже, Шутихин прав – судьба ему послала кривую улыбку в виде аппендикса. Вот на докторше он бы женился, внезапно подумал Мотя.
Мысль показалась такой заманчивой, что Мотя крякнул.
К такой девушке на кривой козе не подъедешь, тут что-то надо изобрести. Что-то нестандартное.
Нестандартное в голову не приходило. Придется тупо брать осадой.
В течение месяца он, Матвей, как послеоперационный больной, должен будет наблюдаться у хирурга в районной поликлинике. Прежде он не выносил поликлиник со сворой больных стариков и истеричных климактерических дамочек, а теперь будет посещать эту юдоль скорби столько раз, сколько нужно, и даже чаще. Теперь он здоровья не пожалеет, пропишется в поликлинике, станет завсегдатаем, старожилом, легендой районного масштаба, стахановцем по сдаче анализов. Он пройдет полное обследование, посетит всех врачей, вплоть до этого… ну, который по гормонам… эндокринолога! А потом попадет к терапевту – за заключением. И вот тогда он будет не он, если не покорит сердце Любови: наверняка ей надоели разные доходяги.
– Витась, – вспомнил Матвей, – я собираюсь транспортное средство купить. Есть у тебя знакомый дилер?
– У каждого уважающего себя журналиста есть знакомый дилер, – высокомерно заявил Витасик. – Решил уже, какую тачку будешь брать?
Женская тема заглохла, не выдержав конкуренции.
Для начала Мотя, совесть которого была омыта кровью, сдержанно постучал по стене. Реакция, как и предполагалось, была нулевой. Хотя нет, не нулевой – обратной: занятие, как в отместку, закончилось на двадцать минут позже обычного. К уже известному репертуару прибавилась поэтическая песенка про гусей: «Мыли гуси лапки в луже у канавки».
Это было чересчур даже для непробиваемого конформиста Матвея Степуры.
Матвею Степуре, который ни на какие провокации не поддавался на севере, ни в каких дрязгах и межнациональных и межконфессиональных конфликтах не участвовал, держался, как государство Лихтенштейн во время войны с Германией, сейчас впервые в жизни захотелось лечь и умереть.
Ни умереть, ни заснуть не удалось – верный обещанию, явился Шутихин.
В кепке и майке под легким пиджаком с засученными рукавами он выглядел членом преступного синдиката Америки тридцатых годов. Ко всему в руке у Витасика обнаружилась не вяжущаяся с образом трость цвета махаон с набалдашником в виде головы пантеры.