Публичные признания женщины средних лет
Шрифт:
Однако последний отчет о научных исследованиях вмиг истощил запасы моего скептицизма. В статье говорилось: «Ученые выяснили, что жирафы, которых прежде считали тупыми, умеют общаться, причем у некоторых особей есть даже местный акцент».
Жирафов я обожаю, и первые мужские гениталии, которые я увидела в жизни, принадлежали Барри — чучелу жирафа, жившему на верхней площадке лестницы из красного дерева в музее Лестера. Барри был неповторим. Щедрое жирафово хозяйство травмировало не одно поколение лестерских мужчин, а многих лестерских женщин отвадило
Зоопарки же я терпеть не могу. Что они такое, как не тюрьма для животных, унылый приют для пушистых и пернатых? Правда, свои пленники есть и у меня — четыре золотые рыбки, которые живут в праздной роскоши. Свои дни они проводят в огромном шестигранном аквариуме с декорациями в японском стиле. Им нравятся камушки, изящная финтифлюшка из бамбука, элегантно растопыренная коряга. Вода у них фильтруется и нежно-фиолетово подсвечивается. Их кормят отборным кормом, но разве они выглядят счастливыми? Нисколько. С укором взирают на меня через стекло аквариума, а я не могу решить, то ли они тоскуют о свободе в Японском море, то ли тупо ждут очередной порции мотыля.
После того как я прочла статью в «Бюллетене о ракообразных», из моего рациона исчезли омары. Доктор Лорен Хорсли, зоолог и специалист по беспозвоночным, известила поклонников морепродуктов, что:
• У омаров сложнейшая нервная система, им больно, когда их режут или варят.
• Омары вынашивают потомство девять месяцев, а потом у маленьких омарчат долгое детство и неуклюжая юность.
• Некоторые омары правши, другие — левши.
• Омары гуляют, взявшись за руки, а старые опираются на молодых.
Я очень надеюсь, что люди в белых халатах не будут изучать другие виды семейства ракообразных. Я не желаю знать, что:
• Креветки отмечают дни рождения.
• Креветки официально регистрируют брак.
• Креветки поют своему потомству колыбельные песенки.
• Крабы обожают танцевать менуэт.
• Крабы умирают от разбитого сердца, если им изменяет супруг.
Ненавижу, когда очеловечивают животных. Зачем переносить человеческую глупость на зверей, которые живут с нами в этом мире? Я спросила у нескольких знакомых жирафов, что они думают о людях.
Мистер Шея из Твайкросса ответил:
— Чё тебе сказать, детка? От людей ва-аще хлопот не оберешься — то пончиками швыряются, то таращатся на твое причинное место.
Мистер Долговяз из Виндзорского сафари-парка протянул:
— Признаться, меня премного занимает, когда двуногие пялятся на нас через запотевшие стекла своих мерзких автомобильчиков.
Миссис Ж. МакРафф из зоопарка в Глазго фыркнула, на миг перестав ощипывать дерево:
— Ха! Да ладно, чё там людишки-то, я энтих ученых тер-р-рпеть не могу.
Страхование на Рождество
Сэр Эндрю Мердстоун восседал за грандиозным столом светло-серого металла в своем кабинете на двадцатом этаже здания «Мердстоун Тауэрс». Дело было в сочельник.
Страховая компания «Мердстоун Лтд» (девиз: «В наших руках вы в безопасности») была самой успешной страховой компанией страны. Деньги текли рекой: прямые переводы, банковские поручения, даже (ах, романтика) выручка старомодных страховых агентов, еженедельно собиравших наличные.
Сэр Эндрю не любил Рождество. Граждане забывали об осторожности. Они перепивали, засиживались за полночь, бродили по городу, валясь с ног от усталости. Теряли ключи и пальто, оставляли сумочки в автобусах. Кидали пакеты с рождественскими подарками на заднее сиденье своих автомобилей, откуда их, не веря в свою удачу, крали гадкие мальчишки. Рождество для страховой отрасли — трудная пора. Ему сопутствуют из ряда вон странные происшествия. Сэр Эндрю содрогнулся, припомнив статистику.
Одиннадцать тысяч человек обратились за страховкой, порезав пальцы клейкой лентой при упаковке подарков. Пятнадцать тысяч собак погрызли хозяйские елки.
Три кролика (друг с другом незнакомых) сжевали электрошнуры елочных гирлянд, вызвав в каждом случае небольшой пожар. Десять тысяч домохозяек поскользнулись на индюшачьем жире и сломали ноги. Пять женщин напали на мужей с кухонными ножами, подвергнувшись критике, что картошка «не хрустит». Две из них позже получили тюремный срок.
Статистика вывела сэра Эндрю из равновесия. Он забарабанил пальцами по металлической столешнице. Звук вышел неприятный, будто из консервной банки. На миг сэр Эндрю пожалел о старом добром дубовом столе, но, вспомнив цифры статистики о случаях заражения крови от заноз, понял, что поступил правильно. Сэр Эндрю всегда придерживался принципа «максимально минимизируй риск».
Эту философию он реализовал во всех аспектах жизни. Прежде всего, женился на здравомыслящей женщине по имени Энн. Они познакомились в клубе игроков в бадминтон и регулярно встречались на площадке, пока Эндрю (в ту пору еще не сэр) не узнал, что статистика повреждений глаз воланом возрастает на двенадцать процентов ежегодно.
Детей он решил не заводить. Жене сказал:
— Дети вносят в дом хаос, Энн.
Та явно загрустила, но скоро пришла в себя.
Сэр Эндрю поднялся из-за стола, шагнул к окну во всю стену, опустил взор на запруженную машинами улицу у его офиса. Заметив привязанные к крышам нескольких автомобилей елочки, от всей души понадеялся, что владельцы застрахованы не в «Мердстоун». Довольно и тех трехсот тысяч фунтов, которые он уже вынужден был выплатить за ущерб в связи с падением елочек на мостовую под колеса движущемуся транспорту.
В кабинет вошла секретарша Марша в красных туфлях на невероятно высокой платформе.
Указав на ее ноги, сэр Эндрю спросил:
— А известно ли вам, Марша, какое количество женщин в такой обуви ежегодно ломает лодыжки?
Марша ответила, на его взгляд, с вызовом:
— Разумеется, известно, сэр Эндрю. В прошлом году «Мердстоун» выплатила три четверти миллиона фунтов по страховкам женщинам, упавшим с туфель на платформе.
— В таком случае — зачем вы их надели? — спросил он.