Публицистика
Шрифт:
— Значит, семьдесят шесть? — опять проговорил секретарь райкома. — У меня — шестьдесят три… Но даже если по пятьдесят, по сорок, по тридцать шесть, наконец, будет в колосе зерен, это что же получится? По тридцать пять, по сорок, по пятьдесят центнеров зерна с гектара! Вот добьемся такой урожайности по всей Сибири — и можно, куда ни шло, уехать. А?
— Да, хорошо бы… — протянул Леонов. — Я имею в виду не уехать, а хотя бы по тридцать пять-то на круг. Только тогда уж и вовсе разве уедешь…
Эта чудо-пшеница называется «новосибирская-67». Как сорт она еще не существует, с ней работают пока
— Что-то она покажет на будущий год? — говорит Каратаев. — Как будет вести себя? Сорт обещает быть вроде этак среднеспелым. В общем, для нашего климата подходит. Конечно, каковы еще ее мукомольные, хлебопекарные качества? Интересно, очень интересно…
Где-то в году, может быть, 1962-м или 1964-м на сцене новосибирского театра «Красный факел» выступал народный театр Мошковского Дома культуры. Он показывал пьесу «Люди, которых я видел». Одну из главных ролей исполнял Георгий Васильевич Каратаев.
Мы долго вспоминали, кем тогда работал Каратаев: то ли секретарем райкома партии, то ли секретарем парткома совхоза.
— Наверное, в райкоме партии, — смеется Каратаев. — Помню только, что возникла идея о создании народного театра, а актеров нет… Кто стесняется, кто не решается. Да как же так, думаю? Да я сам пример покажу! Собрал учителей, врачей, агрономов. Распределили роли…
— Помню, спектакль ваш прошел успешно.
— Ну, это потому, что герои пьесы были настоящие советские люди, попавшие в беду, а зрители им сочувствовали.
— Кажется, среди героев пьесы есть и сибиряки?
— Не помню сейчас… Да что герои литературного произведения! Посмотри, поговори с настоящими, живыми героями, — с неподдельным волнением проговорил Георгий Васильевич. — Вот хотя бы с семьей механизаторов Папушиных. О них недавно областная газета писала. Или комбайнеры Елфимов, Жданов, Андрей Болгов. С такими людьми мы любой, самый трудный хлеб уберем!
Вдруг Каратаев остановился, задумался на несколько секунд.
— Интересные вещи происходят. И очень, знаешь, поучительные, дающие, во всяком случае, пищу для размышлений. Вот в совхозе «Раздольный». Комбайнер Владимир Касьянов никогда не был в передовиках. А нынче взялся! Скосил уже хлеба с 270 гектаров. 270 — вроде немного. Но какого трудного хлеба! День и ночь на полосе. Или Михаил Чунихин. Взял обязательство намолотить 8 тысяч центнеров. Это не шутка.
— Чем же ты это объясняешь?
— Ответственностью, — сказал Каратаев твердо.
Значит, подумалось мне, я был прав в своих ощущениях, когда вчера в слове секретаря райкома «начинай», в одном только этом слове, в тоне, каким оно было произнесено, явственно уловил это чувство ответственности, великой и до конца осознанной ответственности человека за урожай.
— Да, ответственностью, — еще раз повторил Каратаев. — Конечно, мы всячески заинтересовываем людей материально. Но главное сейчас для людей не высокий заработок, не премии. Очень повысилось у всех чувство ответственности за дела страны. Все более по-государственному стали простые сельские люди подходить ко всем событиям, ко всем делам.
Через день или два, будучи в Новосибирске,
— Ответственность перед землей — самая великая ответственность. Именно она рождает в человеке человека. А этого и добивается всей своей деятельностью партия…
Потом он улыбнулся и добавил:
— Вот среди вашего брата писателя встречал горе-теоретиков… Кулаков, мол, уничтожили и тем самым уничтожили настоящих знатоков земли, настоящих земледельцев… Нашли тоже «земледельцев». Но ответственность и у них была. Перед своим карманом. Не-ет, настоящих, истинных земледельцев мы вырастили. Не просто земледельцев, а хозяев! И отдали им землю в полное и безраздельное владение. В позапрошлом году, когда часть хлеба из-за каприза погоды под снег ушла, я видел, как мужики-комбайнеры плакали… Чего бы им, спрашивается? Каждый будет и дальше где-то работать, такую же зарплату получать… А вот плакали. Какой мерой оценить эти слезы?
…Днем позже, когда был в Искитимском районе, мне вдруг почудилось, как может заплакать один из таких мужиков. Он стоял среди пшеницы, тяжкие колосья были ему почти по грудь, он гладил их ладонью, он их ласкал. Так мать, наверное, гладит и ласкает волосы своего ребенка, и, честное слово, при этом у него было такое же, как у матери, выражение лица.
— Ведь подумать только, только представить, сколько требует хлеб труда, сколько пота человеческого, — говорил он негромко. — Надо было эту землю освободить от прошлогодней соломы, вспахать, заборонить, прокультивировать, потом посеять… И вот он вырос, хлеб…
Да, случись что с одной только этой полосой, он заплачет, не стыдясь, этот человек, ибо тут кровь его сердца, смысл его существования.
— А теперь надо хлеб уложить в валки, потом подобрать, обмолотить, перевезти зерно на тока, там его очистить, а если будет влажным, просушить. И снова грузить на автомашины, везти на элеватор…
Этот человек — директор совхоза «Преображенский» Николай Васильевич Гуненко. Он еще молод (как, кстати, большинство руководителей хозяйств Новосибирской области), лицо его загрубело от тугих сибирских ветров, от яростного летнего солнца. И хотя нынче солнца здесь было мало, лицо и шея все равно темные, загорелые, будто он только что с юга. Видно, сколько ни было солнца — все оно было его, с утра до вечера он в поле, в поле, в поле… Все конторские, бумажные дела завершаются обычно до солнцевосхода.
Совхоз «Преображенский» был организован сразу же после мартовского (1965 года) Пленума ЦК КПСС, наметившего новые пути развития сельского хозяйства страны. Был создан совхоз на базе трех отстающих — «Степного», «Гилевского» и «Тулинского». Организацию нового хозяйства и поручили молодому агроному Гуненко, только что заочно окончившему Новосибирский сельхозинститут. И вот с тех пор он, молодой еще парень, беззаветно влюбленный в сибирские березы и ветра, руководит огромным хозяйством. Только зерновых в совхозе 7700 гектаров, из них 6000 гектаров пшеницы. Хлеба тоже всякие, есть немало и полегших. Но Гуненко настроен оптимистически: