Публике смотреть воспрещается
Шрифт:
Все застыли на своих местах в немом оцепенении. Пьер поднимает пьесу и бежит за матерью.
Пьер (кричит). Мама, мама! Прости! Это не тот текст! (Убегает.)
Байар. Мой дорогой Эрве, я в отчаянии, но в самом деле – произошла ошибка…
Эрве (прерывает его). Нет, нет, нет! Жизнь слишком коротка! Уверяю вас, дорогой друг, я вам сочувствую и глубоко уважаю вас, но берите вашу любезную под ручку, и чтоб я ее
Входит улыбающаяся Габриэль, как будто ничего не произошло. За ней – Пьер.
Габриэль. Здравствуйте, дети! Я сама во всем виновата. Я опоздала, хотя и летела со всех ног. Но как оторваться от учеников? Они убивают меня! Сколько я им твержу: «Ну, убьете меня, что вы от этого выиграете?» Здравствуй, Эрве, ты растолстел! Но, знаешь, это тебе идет! Хотя, конечно, надо следить за собой! А то появится брюшко, генеральская грудь! Робер! Обними меня! Ты все молодеешь и молодеешь! Тебе от силы можно дать сорок пять лет.
Робер. Мне тридцать восемь.
Габриэль. Но это не бросается в глаза. (Устремляясь к Жизели.) Не может быть! Не может быть! Неужели этот ангел – твоя жена! Какая несправедливость! Ведь вы – Жизель?
Жизель (разводя руками). Да, мадам.
Габриэль. Он оставил такую женщину, как я, и встретил такую женщину, как вы! Но почему? С какой стати? Не говорите мне, что он нас заслуживает, вас и меня.
Жизель. Не скажу.
Габриэль. Вы меня успокоили.
Эрве. Я ничего не говорю, потому что если я что-нибудь скажу…
Габриэль. Будет очередная глупость!
Эрве. Если она сейчас же не уйдет, уйду я!
Габриэль. Пьер сказал мне, что вы собираетесь переезжать.
Жизель. Это пока только планы.
Габриэль. Как я вас понимаю – жить на этой улице Галиле!
Эрве. Прекрасно, ухожу я!
Габриэль. Жуткий квартал!
Эрве выходит и тут же возвращается.
Эрве (к Габриэль). А не помнишь ли, как ты была рада поселиться на этой улицу Галиле после твоего района Сен-Дени, с его газометрами, складами, сортировочной станцией?!
Габриэль. С его собором, с французскими королями! Да, я дочь народа и горжусь этим!
Эрве. Что ж, а я не стыжусь, что я сын банкира!
Пьер. Дедушки – запрещенное оружие!
Габриэль. Мой папа отдает жизнь на благо человечества!
Эрве. Ну-ка, открой Жизель, кем он работает! Слабо!
Габриэль. Не слабо! Заявляю с высоко поднятой головой: мой папа работает главным дегустатором вкуса пресной воды на водохранилище Сен-Дени.
Жизель. Очень интересно.
Габриэль. Никакие химические анализы не заменят его языка! Именно папочка отвечает за букет воды для Парижа! Если Сена безвкусная, он доливает немного Урка или разбавляет Уазой. Папа – водяной бог воды!
Эрве. Браво! Ты – божественного происхождения!
Габриэль. Это лучше, чем быть сыном разбойника с большой
Пьер. Папочка, мамочка, прервитесь на минутку! Послушайте меня!
Эрве. Хорошо! Даю тебе тридцать секунд.
Габриэль. Не тридцать пять.
Пьер. В детстве я жил в аду, подростком я жил в аду, но на пороге зрелости требую мира!
Эрве. Как поживаешь, дорогая? (Целует Габриэль, как будто бы ничего не произошло.)
Габриэль. Хорошо, а ты?
Эрве. Хорошо, хорошо!
Габриэль. Я в отчаянии, что бросила тебе пьесу в лицо!
Эрве. Актрисы часто бросали мне пьесы в лицо.
Габриэль. Но ни одна не бросала столько раз, сколько я!
Эрве. Много на себя берешь! Слишком много!
Обстановка накаляется. Все вмешиваются в их разговор.
Все. Ну ладно! Хватит!
Все садятся и хотя принужденно, но смеются.
Габриэль. Это все моя вина!
Эрве. Что ты, ничуть!
Габриэль. Да!… И не перебивай меня, как только я открываю рот. Во всем виновата я.
Эрве. Хорошо!
Габриэль. Я очень глупо полезла в бутылку. Прочла твою пьесочку, авангардистскую правда, но неплохую, даже очень неплохую.
Эрве. Я думаю.
Габриэль. Но предложить мне одноактовку, мне! Я выскакиваю на улицу как фурия, добегаю до театра, и тут одна глупая деталь совсем выбивает меня из колеи.
Эрве. Что же это было?
Габриэль. Нет, мне не следует об этом говорить, вы подумаете, что я тщеславна…
Все. Нет, никогда!
Габриэль. Может быть, глупо с моей стороны, но я только что вернулась из большого заграничного турне – триумфального, и в каждом театре, где я выступала, директор ждал меня на тротуаре, перед входом…
Робер. Если бы я знал!
Габриэль. Я тебя ни в чем не виню, Робер, еще бы, между такими старыми друзьями, как мы! Но мне этого не хватает: меня слишком избаловали. Только представьте себе, в Австралии, когда я приехала в Мельбурн, сотня студентов отцепила мой паровоз: они хотели сами толкнуть мой поезд! Они не смогли, это слишком тяжело. Но какой красивый жест! А? А в Испании почтенные матроны приходили смотреть на меня по двадцать раз.
Робер. По двадцать раз, это невероятно!
Габриэль. Ну, ходят же они каждое воскресенье на мессу! Поэтому, естественно, я приобрела дурные привычки, это так свойственно человеческой натуре… и, подойдя к театру, славу которому я создала – мы создали, дорогой Эрве…
Эрве. Спасибо, моя дорогая Габриэль…
Габриэль…я почувствовала себя несколько одинокой, это вызвало грусть и меланхолию, и я запустила в тебя пьесой. Мне не следовало этого делать! Теперь я должна всегда быть веселой. Волнения мне не к лицу.
Байар. Но ты прекрасна, моя дорогая! Красива, молода, свежа, как цветок! Не правда ли, господа? (Подает всем знак, что настал момент следовать его инструкции.)
Пьер. Мамочка! Просто фиалка!
Жизель. Гладиолус!