Пуговица Дантеса
Шрифт:
…Для церемониймейстеров, камергеров и камер-юнкеров предписана идентичная форма, но без вышивки на швах. …Предписана каждодневная форма, со шпагой, подобная парадному мундиру, за исключением того, что вместо вышивки на груди будет столько же шевронов, сколько пуговиц, плюс еще три на рукавах и четыре на фалдах…»
Из Указа Его Императорского Величества
от 11 марта 1831 г.
Братья Аркадий и Клементий Россеты (из рассказов, записанных П.И. Бартеневым):
«В Петербурге жила некая княгиня Наталья Степановна и собирала у себя la fine de la soci'et'e; но Пушкина не приглашала, находя его не совсем приличным. Пушкин об ней говорил: «Ведь она только так прикидывается,
26
Буквально – княгиня толпёж. Труперда – толстая, ленивая женщина; толпёга – бестолковая, неотёсанная женщина.
Рассказывая о Наталье Николаевне, невозможно не сказать пару слов о её старших сёстрах – Екатерине и Александре. Так уж вышло, что именно младшенькая, Натали, первой выйдя замуж, уехала в столицу, где заблистала в Аничковом дворце. Она так приглянулась государыне (и государю), что для возможности красавицы появляться на великосветских балах её муж в декабре 1833 года был пожалован в придворное звание камер-юнкера.
Видя такое дело, сёстры Натали – Азинька и Коко – вслед за младшенькой запросились в блистательный Петербург, где, как были уверены, их ждали не только балы, но и выгодные партии. Поэтому, несмотря на протесты строгой маменьки, засобирались к сестричке. Уже осенью 1834 года обе стрекозы поселились под одной крышей с Пушкиными.
Из воспоминаний О.С. Павлищевой (родной сестры поэта):
«…Александр представил меня своим женам: теперь у него целых три. Они красивы, его невестки, но они ничто в сравнении с Натали, которую я нашла очень похорошевшей. У нее теперь прекрасный цвет лица и она чуть пополнела: единственное, чего ей не хватало» [45].
Справедливости ради следует заметить, сёстры сильно уступали в красоте младшенькой. И если старшая, высокая и статная «южанка с чёрными волосами» вскоре будет принята во фрейлины императорского двора (правда, уже после смерти Пушкина, в 1839 году), то средняя, слегка косенькая и с восковой кожей лица в сравнении с Натали, как шептались, являла собой «нечто карикатурное».
Однако у Гончаровых имелась надёжная опора в лице их тётушки – Екатерины Ивановны Загряжской, – энергичной фрейлины Высочайшего двора, заменившей племянницам добродетельную матушку. И это не пустые слова. Достаточно прочесть одно из писем Александра Сергеевича (от 21 сентября 1835 г.), чтобы понять, какую роль Загряжская играла в доме поэта, которого финансовые издержки жены порой доводили до отчаяния: «У нас ни гроша верного дохода, а верного расхода 30 000. Всё держится на мне да на тётке. Но ни я, ни тётка не вечны» [46].
Теперь о старшей сестре Гончаровых, Екатерине Николаевне. Будучи незамужней девицей, Коко, как звали её в семье, не была обременена никакими обязательствами, поэтому даже не находила нужным скрывать, что Дантес, с его простотой общения, шутками-прибаутками и весёлыми выходками, ей очень нравится. Игривость француза со старшей сестрой никто не воспринимал всерьёз, ведь подобным образом он вёл себя и с прочими девицами. Возможно, именно поэтому в семье просмотрели главное – зарождающиеся отношения.
Однако Александра Пушкина, как мы понимаем, волновали отношения совсем иного толка – француза и его жены; сама же Наталья Николаевна была уверена, что кроме неё, первой красавицы великосветских балов, претенденток рядом не было, не говоря уж о сестре, всегда отличавшейся целомудренностью. Но, как говорится, и на старуху бывает проруха: Екатерина страстно влюбилась. А потом стала невольной пособницей лагеря Геккеренов. Она всячески способствовала тайным свиданиям Натали с Дантесом – и всё для того, чтобы лишний раз повидаться с предметом своей любви. И в какой-то момент флирт с французом (ни от кого не скрываемый) перерос в нечто большее, что не удалось углядеть остальным.
Впрочем, к этим отношениям нам ещё придётся вернуться…
А потом… Потом наступило 4 ноября.
Этот день стал для Пушкина самым чёрным в его недолгой жизни. По крайней мере, последний год поэта можно с полным правом разделить на период до 4 ноября и после. Тот день дал отмашку роковой дуэли…
В первой половине дня на квартиру на Мойке, 12, было доставлено три конверта без обратных адресов. Это были анонимные письма.
Одно из них, адресованное непосредственно Александру Сергеевичу, около девяти утра вручил хозяину письмоносец. Другое какое-то время спустя принёс посыльный от Елизаветы Михайловны Хитрово [27] . Всеми уважаемая княгиня (к слову, одна из дочерей фельдмаршала Кутузова), получив странный конверт, тут же его вскрыла и… очень удивилась. В конверте оказался свёрнутый лист, адресованный отнюдь не ей, но А.С. Пушкину. В то утро княгиня как раз писала письмо поэту, в котором выражала собственное мнение по поводу противоречивого стихотворения «Полководец», прославлявшего героя Отечественной войны Барклая-де-Толли. И вот едва она закончила писать, как принесли злополучный конверт.
27
Хитрово, Елизавета Михайловна (1738–1839), урожденная княжна Кутузова. В первом браке – графиня Тизенгаузен (её муж, флигель-адъютант Фердинанд Тизенгаузен, геройски погиб при Аустерлице; по одной из версий, стал прототипом Андрея Болконского из романа Л.Н. Толстого «Война и мир»). Мать часто здесь цитируемой Долли Фикельмон.
Преданный друг поэта, княгиня каким-то шестым чувством поняла, что послание – наверняка козни недругов. Любые нападки на любимого поэта она воспринимала как атаку на себя. Женщина достаточно умная, Елизавета Михайловна вложила своё письмо вместе с листком, адресованным Пушкину, в конверт и отправила с посыльным на Мойку.
Ещё один экземпляр пасквиля в то же утро Пушкину доставил В.А. Соллогуб. 23-летний Владимир Соллогуб, начинающий писатель и чиновник в Министерстве внутренних дел, в этот день гостил у своей тётушки, Александры Ивановны Васильчиковой, на Большой Морской. Именно она, графиня Васильчикова, получила адресованное ей письмо.
– Представьте, милый друг, – рассказывала она племяннику, – я получаю сегодня утром пакет, распечатываю его, а там… там другое запечатанное письмо, на имя Александра Сергеевича Пушкина. И что, скажите на милость, мне теперь с этим письмом делать?..
Соллогуба слова тётушки сильно взволновали. Дело в том, что с Пушкиным, которого он почти боготворил, молодого графа связывало не простое знакомство. По случайному недоразумению (по крайней мере, так считал сам Соллогуб), он едва не сошёлся с «гением русской словесности» на дуэли. Причём из-за какой-то нелепости, ничего не значащих слов, сказанных молодым человеком в ответ на шутку супруги поэта, Натальи Николаевны, в адрес одной из девушек, покорившей сердце юноши.