Пуговица. Утренний уборщик. Шестая дверь
Шрифт:
– А я вообще ни о чем таком не думаю. Поэтому и живу так долго со своим Стефаном. Хотя прекрасно знаю, что он, подонок, до сих пор облизывается, глядя на тебя… Просто мне наплевать, о чем он думает. Жратвы – полный холодильник, белье – чистое. Вот и все. Пусть будет счастлив! И так, поверь, лучше, чем задаваться глобальными вопросами.
– Знаешь, что мне когда-то сказал один мудрый старик: «Человек, которого полюбишь по-настоящему, должен приносить много страданий…» Странно, правда? А я не страдала даже тогда, когда Влад мне изменял…
– Ну да?! А кто лет эдак с десяток назад травился таблетками?
– Глупости все это… – Анна-Мария покраснела. –
– … и как раз тогда, когда мы начинали. Я тогда чуть с ума не сошла… На тебе все держалось.
– Давай не будем вспоминать прошлое. Я не хочу оглядываться!
– Хорошо. Но мы так редко можем поболтать просто так. Как раньше… Ну не о поставках же мальтийского вина нам говорить сейчас! Я, например, давно хотела спросить, нашла ли ты свою мамашу, когда ездила в Париж?
Анна-Мария опустила на тарелку палочки с суши и вытащила из Адиной пачки сигарету. Официантка, которая стояла в углу зала, тут же подошла и услужливо щелкнула зажигалкой…
– Однажды… – Анна-Мария выпустила тоненькую струйку дыма и задумалась на секунду – стоит ли рассказывать Аде о своих странных видениях, – однажды, сто лет назад, как мне кажется, я уже была у нее… Впрочем, это было нечто похожее на дежа вю. Мне казалось, что я видела ее дом, бродила с ней по городу… Когда я приехала в Париж, первым делом отправилась в адресный стол – я знала имя человека, с которым она уехала отсюда…
– Кстати, а почему она не взяла тебя с собой?
– Отец не дал согласия. Но наверняка не из-за отцовских чувств – очевидно, просто хотел сделать ей больно. Я ведь, как тебе известно, не особенно была ему нужна. Так вот, в муниципалитете мне сказали, что этот брак давно расторгнут, а женщина с такой фамилией… умерла. Но адрес я все же получила. Когда зашла в дом, мне показалось, что я здесь уже была однажды… Этот подъезд с вазонами… Знакомый запах… Я стояла в полумраке и ждала ее шагов с верхнего этажа…
– Отчего она умерла?
– Новая жилица сказала – выбросилась из окна…
– М-да… Странная у вас была семейка…
– Обыкновенная. Просто мама искала выход… Я ее понимаю. И не осуждаю. Теперь. Она не могла знать, что мир одинаков везде. Особенно сейчас. В Париже, Риме, Валетте, Амстердаме… Но это можно понять, когда есть возможность свободно по нему перемещаться.
– Я не совсем понимаю, о чем ты… Но все равно, Машка, я тебя обожаю! Я сволочь, ты знаешь. Я иду по трупам, – Ада влила в себя порцию виски, неизвестно как оказавшуюся на столе, – и тебя по ним повела… Но я без тебя – ноль… Ты – голова, Машуня! Я это знала еще тогда, когда мы хоронили твою чертову крысу!
– Это было в другой жизни…
– Ты так говоришь, будто жалеешь о ней…
– Я о себе жалею! – Анна-Мария раздавила окурок в пепельнице. – И хватит об этом!
Ада знала, что перечить не стоит – слишком знаком ей был этот властный резкий тон, как будто бы с силой захлопнулись железные ворота, за которыми две девочки пили портвейн из пластиковых стаканчиков, жевали булку, густо намазанную сгущенкой, и мечтали уехать. Куда-нибудь, к новой жизни, в которой звонят колокола…
– Анна Юрьевна, я к вам! Помните, вы вчера мне назначили встречу на двенадцать! – Девушка стоит на пороге кабинета и с интересом разглядывает стены – карминного цвета кирпичи, обработанные и выложенные намеренно неровно. На стенах – фотографии в тяжелых тусклых рамках, пучки засушенных трав, китайские маски и веера.
– Да, я помню. Заходите. Кофе?
Она набирает две цифры телефона и просит принести кофе. Девушка достает из сумки диктофон и глянцевый журнал, с обложки которого во все тридцать два зуба улыбается Дженифер Лопес.
– Я вас слушаю.
– Моя рубрика в журнале называется «Успех», – явно волнуясь, говорит девушка. – Я бы хотела написать о вас очерк.
– Но ведь я не эстрадная звезда, не актриса… Что обо мне писать?
– Но вы же достигли определенного успеха в бизнесе!
– Ну хорошо, хорошо… Сколько вам нужно времени?
– Хотя бы час…
– Ого! Ладно. Спрашивайте. – Она откидывается в кресле, на лице – выражение усталости и скуки.
Девушка щелкает кнопкой диктофона, на его боку загорается крохотная красная лампочка.
– Вас действительно зовут Анна-Мария? Кто дал вам это имя? – издалека начинает девушка, и становится понятно, что она здесь надолго и нужно настроиться и выдать версию в духе времени – сказку о Золушке. Нынешняя публика верит в сказки с хорошим, желательно – денежным концом. И она, Анна-Мария, самая подходящая для этого кандидатура. Родилась в провинции, почти бедная сиротка, старательно грызла гранит науки, поднималась по служебной лестнице, волоча за собой железобетонный хвост комплексов, была честной и бескомпромиссной, а еще, как принято говорить сейчас, – креативной. После окончания института пекла пирожки в душной кухне маленькой забегаловки, потом инспектировала заводские буфеты, стыдливо отказываясь от пакетов с продуктами, которые подсовывали членам проверочной комиссии, пока за эдакую принципиальность не оказалась на улице, без работы и выходного пособия. Потом штудировала новомодные книжки по бухгалтерии и маркетингу, вечерами просиживала над переводами статей по этим же темам из американских и английских журналов, пока не сделала свое открытие, определившее ее дальнейшую жизнь. «Открытие» состояло из множества хитростей и нюансов, благодаря которым можно было получать реальную прибыль, не боясь налоговой инспекции. В небольшом кафе, куда ее устроила верная Ада (которая к тому времени уже осуществила свою мечту – выскочила замуж за ее заклятого врага – Стефана), проработала не более полугода. Да и в более престижном заведении – в ресторане в самом центре столицы – пробыла недолго: ее перекупали, с каждым разом предлагая должности на ранг выше предыдущих. Теперь она – вице-президент Гильдии рестораторов, владелица львиной доли доходов самых фешенебельных ресторанов, клубов и казино города… И она… бесконечно устала. Но разве обо всем этом расскажешь?.. Разве можно объяснить, что ей уже не выбраться из этого механизма, потому что при входе на полную мощность работает перемалывающая в клочья железная шестерня. Она вошла в этот туннель совершенно голая, как при рождении, пробивалась вперед, не замечая, что сзади уже кем-то выставлены заграждения и все пути к отступлению – отрезаны.
А девочке-журналистке ничего этого и не нужно, она уже расспрашивает о любимых духах, швейных марках, обуви… И, как акула, сжирает этот, такой безумно дорогой, час. Анна-Мария уже видит эту статью, эту сказку для молодых дурочек, готовых войти в сердцевину безжалостного механизма в надежде на счастье.
Девочка-журналистка наконец-то выключает диктофон, еще раз окидывает взглядом кабинет и выходит с чувством исполненного долга. Анна-Мария нажимает кнопку громкой связи, она знает, что Ада уже томится под дверью и настроение у нее не из лучших: через пару часов у Анны-Марии самолет.