Пуговица
Шрифт:
Мерзости расхлебывать полагалось Рысе и Птиче.
Дочь вошла. Мать, не отрываясь от переводимого наспех текста, спросила:
— Что-то у вас случилось, Рысенька?
— Мне кажется, это не у нас, мам, случилось, а у тебя прежде всего, — зло возразила девушка.
Мама взглянула на нее. Рассеянно, мельком. Ей не терпелось снова погрузиться в работу. Трудовой ритм сбивать нельзя было ни под каким видом.
— На, смотри, читай. И читай внимательно! Если ты сейчас не вникнешь, я обещаю — уйду из дому. Мое терпение кончилось, поняла?
Ляля
Прочитала.
Вникла.
— Ужас, — проговорила она слабым голосом. — Докатились. И что делать?
— Делать? — переспросила Рыся. — А что нам всем делать? Жизни же нет никакой. Это не шутки. Я через год обязательно уйду. Куда угодно. Ты просто сама подумай, что надо делать.
— Я думала. Надо разводиться, да? — по-детски беспомощно выговорила мама.
— Это тебе решать. Перечитай еще раз. Ребенок пишет: «Я устал». Как тебе кажется, он один устал? Мы тоже люди, мы тоже устали.
— Я тоже устала, — покорно повторила мама. — Я уже сама собиралась. Сил моих нет больше. Так ты советуешь?..
— Как я могу советовать, мам? Решать тебе. Кто у нас взрослый?
Последний вопрос был совсем не праздным. Иной раз Рысе казалось, что она взрослее своей мамы, что мама законсервировалась в своей юности, осталась в том времени со всеми тогдашними идеальными установками, правилами, принципами, желаниями и нерешительностью.
Дочь не ожидала, что разговор этот что-то изменит. Ей хотелось как-то встряхнуть мать, обратить ее внимание на то, как тяжко им живется. На большее она и не надеялась. Но, очевидно, за годы жизни в настоящем и постоянном напряжении накопилась у Ляли критическая масса горя.
Она действительно отправилась в суд и подала заявление о разводе. Естественно, при таком количестве детей и при таком количестве совместно прожитых лет судья назначила повторную встречу. Она хотела, чтобы супруги пришли вдвоем.
Ляля сообщила дома Артему, что ходила в суд и что им велено явиться вместе. Муж был трезв, поэтому опечалился, просил хорошенько подумать, в миллионный раз обещал исправиться, заверял, что все понимает, что постарается…
В назначенный день и час они явились на беседу к судье. Артем выглядел замечательно, мило шутил.
— Может быть, передумаете? — спросила очарованная его мужским обаянием судья и назначила еще три месяца испытательного срока.
— Ну, если за эти три месяца все пойдет не так, как шло семнадцать лет, я передумаю, — все еще надеясь непонятно на что, заявила Ляля.
— Я обещаю! Вот увидите, — убедительно улыбаясь, с облегчением заверил Артем.
Конечно, как и следовало ожидать, они за три месяца много чего увидели.
Он даже несколько раз надолго пропадал, сводя всех домашних с ума, заставляя обзванивать больницы, морги, выясняя, не попадал ли к ним такой-то…
Если говорить о переменах, то они произошли. К худшему.
Так что ничего, кроме развода, не оставалось.
И он свершился.
Артем ушел. Просил разрешение навещать детей. Но пропал так, что найти его не получалось. Бывшая свекровь вроде «не знала», где обитает ее сын.
Потом все же выяснилось, что обитает он у женщины, с которой у них даже ребенок имеется! Младше Пика. Но ненамного.
Женщины большой страны мечтали о счастье. И главное счастье в их представлении заключалось в наличии мужчины рядом. Пусть хоть иногда. Если в прежние времена жена и дети казались серьезным препятствием для любви и близких отношений с приглянувшимся объектом, то уже во времена Рысиной юности все изменилось кардинально. Формула возникла такая: хочу — беру. А там разберемся.
Так что их папа так себя вел, вероятно, из-за головокружительного ощущения собственной востребованности. И Лялю обличал при детях в «легком поведении» благодаря своим собственным подвигам на ниве плотских утех.
А как красиво декламировал когда-то: «Я кончился, а ты жива!»
Впрочем, как ни страшно в этом признаться, без отца семья вздохнула с облегчением. Не сразу, но перестали жить в ожидании скандалов, перестали заниматься поисками пропавшего. Зажили спокойно и удивились: неужели такое возможно?
И как-то, болтая по старой привычке в своем убежище втроем, сестры и Денька уже теперь вполне по-взрослому решили никогда не заводить собственные семьи. Резоны приводились вполне понятные: а вдруг вторая половина запьет и еще к тому же начнет изменять?
Нет, достаточно.
Натерпелись.
Жизни не хватит насладиться тем, что есть сейчас.
У Деньки за месяц до последнего звонка умерла мама. Странно: первым ушел не отец, перенесший инфаркт, а мать. Уснула и не проснулась. Естественно, в состоянии сильного алкогольного опьянения.
Отец затосковал. Недели две даже не пил. То ли испугался, то ли опомнился? Кто его знает. Долго не продержался. Начал снова. И после того, как отметили сороковины верной его супруги, отправился вслед за ней.
Денька о родителях не говорил. На поминках отца, когда кто-то из бывших коллег родителей сочувственно произнес совет держаться, парень усмехнулся и ответил:
— Теперь-то уж точно продержусь.
Сестры точно знали, что он имел в виду. Теперь свои силы он мог расходовать на себя, а не отдавать их точащей душу тоске о родителях и обиде на них.
Пусть покоятся с миром.
19. Деньги
Вопрос «кем быть?» решился у всех троих предельно просто: они точно знали, чего хотели.
Рыся мечтала помогать запутавшимся в лабиринтах собственных душ людям, уверенная, что знание законов, по которым живет человеческое «я», сделает ее всесильной.
Птича собиралась стать художником-оформителем. Она любила мир глазами. Зрительные ощущения могли осчастливить ее или несказанно огорчить. И если для старшей сестры понятие красоты значило прежде всего установление душевной гармонии, то для Птичи решающее значение имел визуальный ряд. Она надеялась совершенствовать окружающий мир, внешне украшая его.