Пуговка для олигарха
Шрифт:
— И вот лежу я на массажном столе: один массажист массажирует одну ногу, а другой массажист мсжиру… мысыж… Короче, лежу я и думаю: а не съездить ли мне на родину? Не навестить ли родных и близких?
— Каких родных? Все давно умерли. У тебя только один родной человек остался — это я! — сказала мама. — А ты пропала на двадцать пять лет — и прямо перед моей свадьбой! Представляешь, с каким настроением я замуж выходила? Младшая сестра исчезла! Ни адреса, ни телефона — как в воду канула! Мы уж думали, с концами, а ты вон какая стала — лучше прежней! Муж миллионер, сын студент МГУ, сама как
— Не называй эту ужасную цифру! — воскликнула тётя Поля. — Все думают, что мне тридцать пять!
— А как же сын? Сколько ему лет?
— Рафику двадцать четыре, но я всем говорю, что родила его очень рано.
— В одиннадцать? — засмеялась мама. — И тебе верят?
— Ай, кто там будет считать? — отмахнулась тётя Поля. — Спрашивать женщину о возрасте — дурной тон!
Надя вздохнула и отошла к плите, чтобы сварить сосиски и пожарить картошки. Выходило, что тётя родила Рафаэля в восемнадцать лет, — после того, как сбежала из Юшкино и встретила в Москве тирана-адвоката. Тоже рановато, но хотя бы в законном браке, а не как Любаша — без мужа, без поддержки, под косыми взглядами деревенских зубоскалов.
— Счастливая ты, Полька, — продолжала мама. — Хоть кому-то из нас повезло… А я в Юшкино мыкаюсь, и просвета не видно. Андрюша погиб восемь лет назад — упал с лесов на стройке. Бригадир выплатил компенсацию — сто тысяч, но разве надолго их хватит? Потом Маратик появился — хороший мужик, хоть и нерусский. Он, конечно, старается, но не разорваться же ему? Женатый он…
— Ну ладно ты мыкаешься, — сказала тётя Поля, — а о дочерях ты подумала?
— Думаю! Да ничего придумать не могу, — мать перешла на шёпот. — Любаша в подоле принесла — куда её теперь денешь? Работать негде, да и не умеет она ничего, кулёма неприспособленная. А Надюша работает — швеёй. Маратик привозит ткань и фурнитуру, а дочка шьёт постельные комплекты. Вот на эти деньги мы и живём.
— Жалко мне твою Надю.
— А что поделать?
— Пропадёт девка.
— Жизнь такая, — мать пожала плечами. — Может, замуж удачно выйдет? Она так-то красивая, на тебя похожа в восемнадцать лет.
— Похожа, — согласилась тётя Поля. — Я как её увидела — будто в зеркало посмотрелась двадцать пять лет назад…
Надя высыпала картошку на сковородку и оглянулась на шкаф с зеркальной дверцей. Где они увидели сходство? Тётя Поля — сногсшибательная красотка, а Надя — бледное подобие.
— Отпусти её со мной в Москву, — внезапно сказала тётя. — Я покажу ей другую жизнь.
Глава 4. Клянусь
— Да куда ей в Москву? Она дальше Коробельцев никуда не ездила!
— В седьмом классе нас возили в Петрозаводск в музей, — напомнила Надя, переворачивая картошку деревянной лопаткой.
Мать вздохнула:
— А на что мы жить будем? А поставки белья? А договоры с торговыми точками? За нарушение — штраф тридцать тысяч! — и вынесла приговор: — Это невозможно, Маратик не разрешит ей уехать.
— Оксан, рано или поздно тебе придётся отпустить дочку, — сказала тётя. — Она же не раб на галерах, у неё должна быть своя жизнь.
— Какая «своя жизнь»?! Ей всего восемнадцать лет, она маленькая и глупая. У тебя
Лицо тёти помертвело и сразу стало видно, что она не молодая девушка. Она разлепила губы и пробормотала:
— Я ещё рожу ребёнка.
— Не поздновато ли?
— Это в Юшкино в сорок два года женщины отправляются на свалку, а в Москве — первенцев рожают.
— Ну роди, роди, — ответила мать, — а я посмотрю, как у тебя получится.
Надя молча переворачивала жареную картошку, чувствуя, как спину сводит от напряжения. Ах, как здорово было бы уехать из Юшкино! От матери, которая много говорила, но мало делала, от любимой, но депрессивной сестры, от мерзкого Маратика с сальными глазками, от обрыдлой швейной машинки, которая постоянно ломалась. Хоть недолго подышать воздухом свободы!
— Сколько, вы сказали, штраф за нарушение договора? — внезапно спросил Рафаэль.
— Тридцать тысяч.
Рафаэль бросил на свою маму выразительный взгляд. Та полезла в сумочку и вытащила ярко-красный большой кошелёк. Перебрала наманикюренными ноготками купюры:
— У меня есть сто тысяч рублей и восемьсот евро наличными. Возьмёшь?
Мать возмутилась:
— Я не продаю своих дочерей! Ни за какие деньги!
Но глаза её так и прилипли к разноцветным купюрам. Наверное, уже прикидывала, что можно купить на эти деньги, — она давно мечтала о шубе, новом телевизоре и холодильнике. Надя не осуждала мать: несчастный случай с мужем и внезапное вдовство её подкосили. Но всё-таки прошло восемь лет, а она так и не научилась зарабатывать деньги и нести ответственность за дочерей.
— Да не покупаю я у тебя дочь! — возмутилась тётя. — Я просто… приглашаю её в гости. Скажем, на лето. Пусть девочка отдохнёт, посмотрит, как живут нормальные люди, повращается в приличном обществе. Восемнадцать лет бывает раз в жизни! Надюша, ты хочешь поехать с нами в Москву?
С тётей, которая выглядит как прекрасная фея, и двоюродным братом — кудрявым белокурым эльфом? Слёзы чуть не брызнули из глаз.
— На лето? Нет, это слишком долго, — процедила мать, забирая деньги у сестры и сворачивая их в трубочку. — На месяц. Я отпускаю Надю на месяц — пусть сходит в зоопарк, посмотрит на Ленина в Мавзолее и возвращается в Юшкино. Здесь наша родина — здесь нам и жить.
Рафаэль украдкой подмигнул Наде. Она выронила из рук лопатку.
Это какое-то волшебство! Неслыханное везение! Она поедет в Москву!
Ночью она не могла заснуть — и не потому, что солнце село слишком поздно, а встало слишком рано. Её терзали волнение и тысячи вопросов. Она крутилась в постели, как волчок, а Любаша, которой пришлось уступить свою комнату гостям, шикала на неё и тяжело вздыхала.
— Тебе обидно, что тётя не позвала тебя в Москву? — спросила Надя.