Пуле переводчик не нужен
Шрифт:
Кстати, я сказал «от недоедания». Мало кто знает, что холеные чиновники из ООН разработали особую «шкалу питания». Если человек ест хотя бы по куску хлеба два раза в день – он питается скудно, но нормально. Если скудно ест только раз в день – он «недоедает». Если он ест скудно и не каждый день – вот тогда только он «голодает». За день изнурительной работы на стройке, когда надо с раннего утра до заката (12 часов) носить по шатким бамбуковым лестницам по 4 кирпича на 5-й этаж строящегося здания, рабочий получает 2 рупии – пятую часть доллара в день. Лучше нищенствовать! Было очень опасно подавать милостыню на базаре или на тротуаре около «Мишки». Невесть откуда взявшаяся толпа нищих требовала своей доли так агрессивно, что можно было лишиться рукава рубашки, за который дергали «ходячие» нищие, или штанины, за которую тянули безногие.
Город каждый год подвергается разрушительному тайфуну. Когда я читаю в газетах, что половина Читтагонга сметена с лица земли, я представляю себе картину, увиденную с крыши отеля: несколько каменных и кирпичных зданий города – отель, мэрия, полиция, казарма, портовое управление и склады, кинотеатр,
В первый же выезд за рубеж судьба забросила меня в страну, которая была прямой противоположностью моей родины. На Кавказе – горы. Горы – это камень. В Восточной Бенгалии нет камней. Вообще нет. Страна сложена из илистых отложений бесчисленных рукавов Ганга, и даже Читтагонгские холмы состоят целиком из сланца. Он мылится в воде и становится мягкой зеленой или синей глиной. Камень здесь очень нужен – например, чтобы мостить дороги. Но его нет. Бенгальцы привыкли, что им ничто не дается просто. Если надо мостить дороги, значит, надо из глины сделать кирпичи. Глины, слава богу, хватает. Кирпичи, положенные на землю плашмя, раскалываются от тяжести проезжающего автомобиля. Значит, надо их ставить стоймя. Один держится за другой, один ряд подпирает другой, кирпичи на три четверти закопаны в землю – мучительно медленно продвигается строительство дороги, но другого способа нет. Ведь щебень надо будет везти из-за моря. Поэтому бетон очень дорог – еле осилили строительство посадочных полос аэропортов в Дакке и Читтагонге.
Все в Бангладеш упирается в цену перевозки. Бананы здесь растут замечательно – жарко и влажно, земля насыщена продуктами перегноя огромной массы зелени, три месяца подряд идет дождь – муссон. Дюжина дюжин, по-английски «гросс», то есть 144 банана, прикрепленные к длинной жерди, как на Кавказе вяжут лук, стоит всего 4 рупии, полдоллара. Бананов много, а везти их некуда и продать некому. Крестьянину нужны спички, керосин для лампы, соль, сахар. Хотя без сахара можно обойтись – есть фруктовая пастила, есть финики, есть немного сахарного тростника. Соль, хоть и горьковатую и серого цвета, можно выпарить из морской воды. Он отдает за бесценок свои бананы и сушеную морскую рыбу жителям холмов. Женщины этого племени – мога, – одетые только в плетеные из джутовых стеблей юбочки и голые по пояс, раскачиваясь в такт своей походке, несут на бамбуковых коромыслах тяжелые плетеные корзины. Они приносят на обмен керамические горшки и чашки, ножи и мотыги. Племя мога – гончары и кузнецы. На холмах растут настоящие деревья – есть дрова для гончарной печи и кузнечного горна. В долине есть только кустарник, финиковые и кокосовые пальмы. Они почти не дают жара, а банановая пальма вообще в принципе гореть не может – это гигантская трава. Но керосин и спички – огромная проблема. Поддерживать постоянно огонь в очаге, когда три месяца идет дождь и нет кругом ни одного сухого дерева – невозможно. Электричества, за исключением Дакки и Читтагонга, нет.
Зато есть дети. Их много. И хотя бедняжки мрут от бесчисленных болезней и дремучего невежества родителей, семья с девятью-десятью детьми – обычное явление. На тех, у кого их всего трое, бенгальцы смотрят с сожалением, как на бездетных. Европейцу никогда этого не понять! При виде беременной женщины, впереди которой идут трое детей, сзади, хныкая, тащатся еще трое, и которая на руках держит грудного ребенка – одно только приходит в голову: родители настолько бедны, что махнули на все рукой, где семь детей, там и восемь. Если будет плохой год, то слабые и больные сами умрут. Бог дал, бог взял!
Все бенгальские крестьяне одеты в серое. Не потому, что таков обычай. Потому что мыло и стиральный порошок – это роскошь, а водой, даже морской, одежду не выстираешь добела. Да и лесс кругом. В сухой период – пыль, в муссон – грязь. Изможденные лица, ноги выше и ниже колен – одинаковые по толщине, кожа да кости. Все бенгальские крестьяне одеты в серое. В белом их только похоронят.
Даже когда съездишь в какую-нибудь страну на неделю, и то чувствуешь потом какую-то сопричастность ко всему происходящему в этой стране. А ведь в Бангладеш я провел без малого год. Я полюбил эту страну, где так часто дух захватывало от красоты пейзажа, который каждый из нас видел на красивых открытках о тропических островах: невероятно чистый и девственный песок, набегающие изумрудные волны и тонкие высокие пальмы, склонившиеся в сторону моря… И названия деревень, врезавшиеся в переводческую память своей певучестью и красотой: Илани, Джалиаполонга… Я искренне жалел народ, который тяжким трудом едва ухитрялся остаться в живых, желал ему свободы, независимости и процветания. Я был наивен до слепоты, я был уверен, что время течет только вперед, что перемены – это и есть прогресс, что независимость и процветание страны идут рука об руку, что свобода – это когда твоя страна не является колонией другой страны, что люди рождаются равными. Это потом, через много лет я приду к убеждению, что нищий, вопреки постулатам буддизма и ислама, в принципе не может быть свободным. Он может быть счастлив, как счастливы многие пациенты психиатрических больниц, но не может быть свободен.
Переводчик. Индия. Палам
Pas trop de zele (фр.).
Не слишком усердствуйте.
Я вздрогнул, увидев его выходящим из-за конторки паспортного контроля. В голове сразу же пронеслась мысль, что правительственный визит будет безрезультатен. Иначе Обозреватель не появился бы здесь. Для банального освещения визита достаточно было бы и собственных корреспондентов многочисленных газет, журналов и ТАСС, аккредитованных в этой столь дружественной стране. Значит, в Центральном Комитете уверены, что Индия и Пакистан опять не найдут общего языка и новая война неизбежна. Война. Нас с Обозревателем объединяло только одно это короткое слово. Нет, не только. По сложившейся в стране традиции, те члены ЦК, избрание которых в Верховный Совет не могла обеспечить Москва и Московская область, распределялись по всей стране. Обозреватель вот уже несколько раз избирался на моей родине, в Нальчике. И хорошо знал нашу республику – речи себе он, слава богу, писал сам. Не в пример многим партийным боссам, которые и двух слов связать не могли без бумажки, подготовленной помощниками.
Обозреватель приехал за четыре дня до начала визита русского премьер-министра. Нас почти никогда не называли в Индии иначе, чем Russians – русскими, независимо от нашей национальности. Как и перед первой войной, когда он приехал через месяц после меня, таможенники и паспортный контроль были предупреждены – не чинить никаких препятствий русским. Никаким русским – будь то корреспонденты со своими операторами, контрабандисты или наркокурьеры. Эти тоже знали о предстоящем государственном визите, знали об обязательных послаблениях таможенного режима накануне визита (кому нужен громкий скандал в такое время?). Знали они и о неминуемом усилении паспортного режима, но не боялись его – они не террористы, их имен нет в полицейских досье, а документы у них скромные, но подлинные. Таможенники не обижались на спецслужбы и МИД за такую тактику – они свое возьмут потом, наверстают с лихвой, а сейчас небольшое оживление на рынке контрабанды золота, драгоценных камней и наркотиков никого не огорчит: сырье в Россию из Индии не идет, а у «тяжелых наркотиков» – hard drugs из «золотого треугольника» и драгоценных камней объем невелик, можно сделать вид, что ничего не замечаешь. Контрабандисты мешают настоящие сапфиры, топазы и александриты с бижутерией и стразами и смотрят на таможенников невинными глазами младенцев – они знают, что если у них билет до Москвы, их никто сейчас трогать не будет. Определить наличие или отсутствие оптических осей в настоящем драгоценном камне для таможенника – плевое дело, ну да ладно уж… Пусть контрабандистов русские ловят, когда те будут пробираться в европейские страны через западную границу России.
Аэропорт Палам работал в обычном режиме. Мягко звучали голоса дикторов, тихо гудели пылесосы, чуть слышно доносилась музыка из дьюти-фри-шоп – беспошлинного магазина. Покупатели, пользуясь экстерриториальной безналоговой ценой, приобретали японскую и корейскую электронику, приценивались к немецкой и голландской и делали вид, что их вовсе не потрясают цены на американские и английские стереосистемы ценой в тысячи долларов.
В тот день я был дежурным переводчиком в аэропорту. Это была устоявшаяся практика во всех столицах Юго-Восточной Азии и Ближнего Востока, где были крупные русские «колонии», – встречать еженедельный рейс «Аэрофлота», чтобы помочь тем, кого не встречают ни коллеги, ни родные. Сотрудники аэропорта знали в лицо переводчиков посольства, консульства и торгпредства и относились к ним почти как к своим. Особенно таможенники – ведь мы помогали прибывшим заполнять декларации. Но сегодня дежурный таможенник не улыбался мне, как обычно. Не потому, что прибывшие этим рейсом не нуждались в моей помощи – журналисты и дипломаты сами привыкли заполнять свои декларации. Видимо, он все-таки чувствовал себя не в своей тарелке – ведь неудобно совсем уж не исполнять своих обязанностей! Но, с другой стороны, самое высокое начальство приказало – не усердствовать! Не глядя, брезгливым движением поставил мелом кресты на чемоданах Обозревателя, сделал знак носильщику, которого здесь называли не porter, как везде в бывших английских колониях, а «бера» – искаженное от английского bearer, – забирай, мол, и повернулся к следующему пассажиру.
Сикх. Дели. Палам
Аb uno disce omnes (лат.).
Узнав одного, знаешь их всех.
Сегодня рейс «Аэрофлота» принимал таможенник Сварам Сингх. Раз фамилия человека Сингх, то не надо говорить о его вероисповедании. Он сикх. Это единственное сообщество людей на всей планете, где все носят одну и ту же фамилию – Сингх, почти одинаково одеваются и совершенно одинаково стригутся и бреются. То есть совсем не стригутся и не бреются. Выросшие волосы на голове собираются в косичку и укладываются под чалму, или, как они сами говорят, тюрбан. Волосы бороды наматываются на специальную нить и прячутся под сеточку, охватывающую подбородок и заведенную за уши. Туда же заправляются и длинные усы. Если вы увидите взрослого мужчину с развевающимися волосами, который ездит по улице взад и вперед на велосипеде, – не удивляйтесь. Это сикх помыл голову и сушит длинные волосы естественным феном. Сохранять волосы – это закон. Сикх всегда в тюрбане – это второй закон. У мужчины-сикха всегда с собой оружие; пусть это даже крохотный кинжал, спрятанный в складках тюрбана, но он при оружии – это третий закон. На правой руке сикха стальной браслет. Это не украшение. Украшения не приличествуют мужчине-воину. Это – напоминание, что он – сикх. Увидев браслет, сикх должен спросить себя: достойно ли сикха то, что я делаю сейчас? Это четвертый закон. И последний, пятый: сикх всегда носит нижнее белье. По его религии, это отличает человека от животного. Вот основные законы, по которым сикх живет.