Пулеметчик
Шрифт:
В дальний угол зеленой Сокольничьей рощи, почти на берег Яузы они добрались через час. Тут, в промытом ручьем овражке, людей почти никогда не было и можно было без опаски прикрепить к деревьям на склоне несколько листов бумаги с перекрестьями и окружностями.
— Прошу, Лавр Максимович. Митя, сперва гость, потом мы, не торопись.
Офицер покрутил пистолет в руках, нахмурился и спросил:
— Так что это за прорези?
— Дульный компенсатор отдачи. Да вы попробуйте, Лавр Максимович.
Казак взял пистолет, встал в пол-оборота, заложил левую руку за спину и поднял правой браунинг на уровень глаз.
Бах!
Пистолет
Бах! Бах! Бах!
Болдырев дострелял магазин до конца, взрослые двинулись к мишеням, а Митька кинулся собирать улетевшие в траву теплые еще золотые цилиндрики гильз, которые одуряюще пахли сгоревшим порохом.
— Однако, Михаил Дмитриевич! При стрельбе не бросает вверх и отдача почти не чувствуется! — удивленно проговорил Болдырев, рассматривая насадку на стволе браунинга.
— Да, почти год форму прорезей подбирали…
— Хм, результат куда лучше моего обычного, все пули хоть не в центр, но в цель.
Так они стреляли, ходили и проверяли результаты еще несколько раз, а потом Михаил Дмитрич спросил, все ли Митяй понял, но на всякий случай объяснил еще раз и показал, как держать, что делать и куда целиться. И заставил выполнить все приемы, от подхода и отхода с пустым магазином и только после этого зарядил патроны по настоящему.
И Митяй настрелялся по самое не хочу и даже попадал, а Михал Дмитрич и Лавр Максимыч учили его, как правильно держать пистолет, как целиться, как дышать и все такое. И все, что ему говорили и показывали Митька прокручивал в голове на обратной дороге, запоминая и соображая, где он сделал не так и как надо было сделать, и представляя как он будет хвастаться ребятам, отчего опять пропустил все разговоры.
До Цюриха мы доехали привычным путем — на Норд-Экспрессе до Дюссельдорфа и оттуда вдоль Рейна в Швейцарию. Чтобы уболтать Петра Николаевича отправиться в санаторий за мой счет, пришлось провернуть целую операцию — сначала два врача из числа пайщиков Жилищного общества по моей просьбе в один голос заявили, что профессору категорически необходимо лечиться. Потом пришлось приврать, что место в клинике Амслера мной оплачено и зарезервировано на год вперед и никаких лишних расходов я не понесу. Следом уверил, что и в санатории будет возможность продолжать работу и, наконец, что его будет опекать мой сотрудник, весьма перспективный молодой физик, с крайне интересными идеями в области природы света и статистической физики.
Пожалуй, сильнее всего сыграли два последних пункта.
В двойных окнах вагона на отражения книг, портсигара и других мелочей, лежавших на подъемном столике, накладывалось отражения блестящего металла пряжек, замков саквояжа и надраенных бронзовых ручек, люди же в застеколье смотрелись тускло и вели призрачный разговор на фоне дальних лугов или мчащихся мимо деревьев. Иногда, в проносящихся за окном городах, сплетались и расплетались идущие рядом колеи, вдалеке катились аккуратные трамвайчики, а то вдруг, почти задевая вагон, пролетала стена какого-то здания с обрывками рекламных плакатов.
Нагретая кожа обивки, мягкие сиденья, хороший обед — что еще надо в пути? Только хороший собеседник, и Лебедев этому условию удовлетворял вполне.
Говорили мы, в основном, о науке и я еще раз убедился, что мощный, тренированный ум куда лучше, чем просто знания, даже из будущего
— А кому бы вы, Михаил Дмитриевич, присудили премию в нынешнем году?
Я хмыкнул и попытался отбояриться, но Лебедев был настойчив.
— Не знаю, как это отвечает требованиям к кандидатам, но из крупных писателей я вижу Толстого и Сенкевича. Из медиков — Павлова и Коха, с химией я знаком слабо…
— О, я смотрю, вы больше радеете за российских кандидатов!
— Ну, по крайней мере, я знаю их лучше, чем прочих.
— Хорошо, а кому за физику?
— О присутствующих не говорят?
Лебедев засмеялся и отмахнулся.
— Не скромничайте, Петр Николаевич, не в этом году, так позже. А сейчас… пожалуй, Лоренцу. Возможно, Беккерелю за радиоактивность, или лорду Рэлею, — перечислил я пришедших на ум крупных физиков.
— А Рэлею за что?
— За аргон, — о, а вот и шанс подвигнуть визави на исследования в нужном направлении. — Кстати, есть у меня предчувствие, что аргон будут светиться, если через него пропустить электрический ток. И остальные благородные газы наверняка тоже. Черт его знает почему мне так кажется, интуиция, наверное.
— Хм, вот вашей интуиции я бы доверился.
— Так за чем же дело стало? Альберт устроит вам возможность поработать в цюрихском Политехе, расходы я беру на себя, потому как это моя идея, будете лечится и заниматься физикой, поди плохо.
— Посмотрим, посмотрим… А за содействие установлению мира?
— Тут я точно пас. Вон, давеча президент Франции Лубе в Петербург приезжал, так и то, не о мире же говорить.
— Почему же не о мире? — продолжал расспросы Лебедев.
— Между Россией и Францией — Германия, которую французы ненавидят и мечтают отбить у них Эльзас с Лотарингией, что невозможно без русской помощи. Так что я вижу кругом если не войну, то подготовку к войне, одно счастье, что англичане с бурами наконец-то замирились.
Вялотекущая фаза Англо-бурской войны затянулась почти на два года — англичане после взятия столиц обкладывали Трансвааль и Оранжевую сетью блокгаузов, а бурские генералы партизанили в буше, иногда прорываясь в Капскую колонию. Но силы были несравнимы, дело неуклонно шло к финалу и переговоры, шедшие всю весну вместо боев, в конце мая завершились подписанием де-юре мирного договора, а де-факто капитуляцией буров в обмен на амнистию.
Егор Медведник проявился как раз с началом переговоров, ему хватило ума понять, что веселье кончено и пора сматывать удочки. Группа его выросла до пяти человек за счет двух ирландцев еще из Кимберли и одного русского, прибившегося к ним уже в партизанском отряде. Левых документов, снятых с убитых, хватало и они благополучно выбрались через Дурбан, откуда на пароходе через Суэцкий канал попали в Италию. В Александрии и Риме их ждали телеграммы Красина, так что отрядик двинулся в Швейцарию по указанному маршруту, осел в пригороде Женевы и дал телеграмму о прибытии.