Пуля-дура. Поднять на штыки Берлин!
Шрифт:
– Господин поручик, так не принято. Перво-наперво извольте откушать, чем бог послал, а вот потом уже пожалуйте ко мне в кабинет, там и потолкуем. Вы в своих стольных градах совсем уже позабыли исконные русские обычаи. Нет, не дело прямо с утра и в галоп.
Собственно, Петенька не собирался отказываться, тем более что он примерно представлял, каков может быть завтрак уральского набоба. Стол поражал и роскошью посуды, и изобилием. Посуда и приборы были золотыми, во всяком случае, мысль о пошлой позолоте как-то не приходила в голову. А сам стол изумлял изобилием – икра черная и красная грудами высилась в мисках, жареное и копченое мясо, разнообразнейшая рыба,
– Чем богаты, тем и рады, – радушно потчевал хозяин. – Мы тут живем по-простому, по-купецки. Где уж нам до столичных ассамблей. Зато все наисвежайшее, только вчера по лесу бегало да порхало. Ну и всяческих там заморских питий не держим-с, опять же – домашние наливочки. Но кре-епкие…
Петенька не стал чиниться и охотно навалил себе на тарелку – не что-то, севрский фарфор да еще с вензелем короля Людовика – всякой всячины, потом налил в золотую чарочку клюквенной, вилкой подцепил крепенький масленок и выжидательно посмотрел на хозяина. Тем более что после бурной ночи он чувствовал себя изрядно голодным.
Никита Акинфич небрежно поднял свою чарку и провозгласил:
– Выпьем за приятную встречу.
Опрокинул чарку в рот, чуть поморщился и зажевал огурчиком. Далее последовали неизбежные тосты за матушку-государыню, за здоровье гостя, за здоровье хозяина, за русское оружие, за процветание… вот это уже Петенька помнил не вполне отчетливо. Наливочки оказались зело коварными, вроде и не крепкие, что бы ни говорил хозяин, и в горло сами льются, аромат неописуемый, так-таки просит повторить. Петенька повторял, успев лишь промямлить, что хорошо бы позаботиться о его сержантах, на что Никита Акинфич лишь мотнул головой, сообщив, что сержанты сейчас ни на что не жалуются.
В общем, когда господин поручик очнулся, то обнаружил, что лежит у себя в постели, а в окошке уже розовеет вечерняя заря. Но вот что примечательно – голова ясная, можно сказать, прозрачная даже, не то что после гарнизонных посиделок. Петенька с опаской встал, но пол однако ж под ногами не шатался, а стало быть, можно было переходить к делу. Правда, когда он собирал бумаги, ему показалось, что кто-то успел пошарить в его сумке, что неприятно резануло. Хотя, с другой стороны, секретных депеш при себе поручик не имел, а все бумаги, которые ему подписали братья Шуваловы, все равно пришлось бы показать хозяину. Иное дело, что теперь, похоже, хозяин все знал заранее. Впрочем, все да не все, устные инструкции, которые ему дал Петр Иванович, Демидову никак не проведать.
Встретил его Никита Акинфич не менее радушно, чем утром, и сразу же зазывно щелкнул по очередному графинчику, судя по цвету – смородиновая. Однако на сей раз Петенька категорически отказался, заметив, что сначала дела, потому что они не терпят отлагательства. Демидов поморщился, но протестовать не стал, похоже, и ему хотелось побыстрее разобраться с неприятными вопросами.
– Нам доподлинно ведомо стало, что вы, господин Демидов, изволили принять у себя офицеров голштинской службы Эрхарда и фон Заукена. Где оные офицеры ныне обретаются и с какой целью вы их принимали?
Демидов дернул
– Господин поручик, мне странно, что вы требуете от меня отчета в делах моих.
Но Петенька, приняв суровый вид, поправил его:
– Не я спрашиваю, Тайная канцелярия спрашивает.
– Ну, мы таких спрашивальщиков повидали много, – снисходительно произнес Демидов. – Вон, господин Татищев никак успокоиться не может, все спрашивает да спрашивает. И что? Из Петербурга спрашивальщики наезжали, так где они сейчас? Наследник-цесаревич Петр Федорович, опять же, благосклонно на дела наши смотрит.
– Ты, Никита Акинфич, не путай! – жестко отрезал Петенька. – С тебя сейчас спрашивает Тайная канцелярия, и это не Берг-коллегия, к коей приписан был господин Татищев. И у нас спрос совсем другой! Да и Петербургом нас не пугай. Где там Петербург? Не властен он над Тайной канцелярией! Она над ним властна. Нешто забыл, чем Остерман да Волынский кончили? А ведь поболе тебя люди были.
– Вот это ты, поручик, правильно заметил, – оскалился Демидов. – Петербург это одно, Тайная канцелярия совсем другое, а Урал-камень вовсе даже третье. Далеконько отсюда и до Петербурга, и до катов Тайной канцелярии. Я здесь хозяин! – вдруг вызверился он. – Я один! И мое слово здесь закон. Захочу, прикажу тебя кнутом ободрать, да потом в железа и в шахту! Что тогда, господин поручик, запоешь?!
– А ты не пугай! – также остервенел Петенька. – Человек что? Человек прах, что поручик, что тайный советник, что камергер! А ты сейчас не с человеком схватиться пытаешься, с Тайной канцелярией! Ты ее в железа не забьешь, она сама кого угодно уничтожит! Меня ты можешь в свою шахту послать, только потом сам в Зерентуйские рудники отправишься, а там куда как похуже. Посмотрим, как ты, господин заводчик, среди клейменых злодеев петь будешь! Да и рябчиков с ананасами там тебе не поднесут.
– Да кто ж узнает, куда поручик Валов сгинул? Медведь задрал или варнаки зарезали, много здесь у нас напастей, не стольные першпективы, Урал, однако.
Петенька откровенно рассмеялся:
– Да ты, Никита Акинфич, и впрямь ума лишился в своих берлогах. Многое переменилось в государстве Российском. Ежели я в Петербург не вернусь, с тебя уже совсем другой спрос будет. Причем его высокографское сиятельство Александр Иванович и разбираться не будет, что да как. Просто пришлют сюда роту гренадеров, и тогда ты сам в Зерентуй проситься станешь, чтобы на собственных воротах не повесили, да еще вместе со всей семьей. У Александра Ивановича разговор короткий, не всегда даже до кнута и дыбы дело доходит, особливо когда выяснять нечего. Он сам тебе вышний судия будет, ибо сказано: «Надлежит овец пасти жезлом железным!»
Но Демидов так треснул кулаком по столу, что золотые стопки подпрыгнули и в разные стороны раскатились.
– Нет у вас на Демидовых управы!
– Есть! У тебя только деньги, а у нас слово и дело государево, гренадеры. Да и деньги тоже имеются, – ядовито добавил Петенька. – Или забыл ты, что еще пять лет назад государыня-матушка изволила отдать Гороблагодатские заводы его высокографскому сиятельству Петру Ивановичу? Поперек встанешь, так и Невьянские заводы ему же отпишут! Московский прибыльщик, Сабакин фамилие ему, давно на демидовскую вотчину зубы точит. И тогда пойдешь ты, Никита Акинфич, с сумой по миру. Братца твоего Прокошку вовремя окоротили, а то бы продал их Москве али вообще саксонцам каким. Тайная канцелярия окоротила, потому неможно хищные лапы до пушечного производства допускать.