Пункт назначения 1978
Шрифт:
Сам! Это была идея. Придется все списать на сон. Самому. Чтобы не обострять ситуацию. Другого выхода для себя я не видел. Руку спрятал за спину, чтобы не шокировать мать, и пошел за ней следом на кухню. Там почему-то было открыто окно. Странно, не помню, чтобы его открывали.
Мать дождалась, пока я усядусь, после спросила аккуратно:
– Тебе что-то приснилось?
– Не знаю, мам. Теперь не знаю. Наверное, да. Я уже сам не понимаю, что произошло.
Она немного повеселела. Впрочем, ненадолго. И допрос продолжился.
– Олег, что с
Ну все, допрыгался. Сложно постоянно притворяться ребенком, если уже плохо помнишь, как это должно быть. Еще сложнее подобрать правильные слова. Что я сейчас должен сказать? Что ответить?
Мать нашла выход за меня. Взглянула с тревогой и спросила:
– Мне кажется, или ты влюбился?
Влюбился. Я мысленно хмыкнул. Тогда да. Сейчас… Увольте меня от такой любви. Но это была прекрасная идея. Главное, правильно сыграть, чтобы не осталось сомнений. И я сказал:
– Я еще не понял, мам. Не знаю. Ее зовут Вика.
На лице мамы появилась облегченная улыбка:
– Вот и славно, сынок. Девочка хоть стоящая?
Что тут сказать? Правду? Я постарался быть честным.
– Не знаю, думаю, нет.
Улыбка исчезла. Серьезный взгляд. Сдвинутые брови. Мама подбирала слова. Мне было интересно, что скажет?
– Не трать на нее время, сынок.
Я опустил взгляд, сейчас совсем не хотелось видеть ее лицо. Руки под столом сами собой сжались в кулаки. Поздно, мама. Теперь я не нуждаюсь в твоих советах. Твой совет он для того Олега, который был на моем месте сорок лет назад. Где ты была тогда? Почему не видела, что твой сын совсем потерял голову, что съехал от любви? Почему?
Я глубоко вдохнул. Какой смысл сейчас думать об этом. Что было, то прошло. Давно. Кулаки разжались. Мне стало спокойнее. Судьба тоже исправляет свои ошибки, пусть с опозданием.
– Не буду, – сказал я искренне.
– Обещаешь?
– Обещаю.
– Хорошо.
Мама заметно успокоилась. Она подошла ко мне, обняла за плечи, поцеловала в лоб.
– Иди спать, сынок.
Два раза ей повторять не пришлось.
Похоже, что меня не стали будить. На часах было одиннадцать. Время приближалось к полудню. В квартире царила тишина. Иркина кровать была не заправлена и пуста.
За окном шумела малышня.
Я перевернулся на спину потянулся со смаком, с удовольствием, заложил руки под голову и задумался. Что у нас сегодня? Четверг? Значит осталось три дня. Все разрешится вечером в субботу. Настроение сразу испортилось.
Я ждал этого дня. Я боялся его. Я не имел ни малейшего понятия, с чем именно придется столкнуться. И не собирался прятаться. Будь, что будет. Но я приложу максимум сил, чтобы все изменить.
На этой ноте и поднялся. Треники с пузырями на коленях, майка. Делайте со мной, что хотите, но вниз не пойду. Не сейчас.
В коридоре возле зеркала притормозил. Теперь, при свете дня, тот жгучий иррациональный
Что этой дряни от всех нас надо? От меня? От Ирки? Может… Я бросил взгляд на запертую дверь. Может выбить ее к чертям собачьим и посмотреть, что там внутри? Вдруг там найдутся ответы на все вопросы? Вдруг, надо просто войти, чтобы все понять? И сразу расстроился. Дверь открывалась в коридор. Выбить не получится.
Тут я впервые не сдержался, врезал кулаком по стеклу, от злости, от отчаяния. Отшиб костяшки. Жаль, зеркало не разбил. Только сразу полегчало. Отпустило. Тень исчезла. Я от досады сплюнул и пошел на кухню.
На столе лежала записка:
«Ушли купаться. Надумаешь, приходи. Мама, папа, Иришка».
Ее я отодвинул в сторону. Купаться не было ни малейшего желания. Мне было по-стариковски лень. Слишком много приключений за последнее время. Слишком. Хотелось отвлечься, побыть в тишине, отдохнуть. Ну еще, пожалуй, перекусить.
На плите в ковшике стояло какао. В холодильнике обнаружились прикрытые тарелкой бутерброды. Сверху, чтобы заметил, не пропустил, твороженный сырок с изюмом. Мама слишком хорошо меня знала, положила так, чтобы точно не проглядел.
Когда-то я безумно любил такие сырки. Потом они испортились, стали совсем «не те». Но это потом. А пока я включил под ковшиком газ, достал бутерброды и принялся за лакомство, вкуснейший, изумительный сырок, каким его делали только в моем детстве. Благо, рядом не было никого, кто мог сказать: «Олег, положи сладкое, аппетит перебьешь!»
Моему аппетиту ничего не грозило. Я смаковал каждый кусочек, втайне радуясь, что память не подвела. Думал о том, что впереди еще бутерброды на ароматном хлебе, с любительской, со сливочным маслом. Где только мать умудрилась добыть колбасу?
От какао поднимался парок. Я перелил его в чашку, взялся за бутерброд, откусил и тут мой взгляд упал на окно.
Окно! Я словно прозрел. Окно было приоткрыто ночью. Оно и сейчас не заперто. Я подскочил к нему, перегнулся через подоконник, выглянул наружу. Внизу на асфальтовой отмостке лежал мой жучок. Разбитый жучок. У меня даже не возникло вопроса, кто это мог сделать. Ирка. Только она. Больше некому. Сразу заныл прокушенный палец.
Я засунул остатки бутерброда целиком в рот, отхлебнул из чашки какао, почти не разжевывая проглотил, лишь чудом не подавился. Влез в кеды и бросился вниз, начисто забыв про натянутые спросонок треники и майку. Сейчас мне было не до такой ерунды. Про двери я тоже забыл.
С крыльца спрыгнул вбок, на отмостку и пошел по ней между незнакомыми кустами и стеной дома. Ходили здесь явно нечасто. Земля была усеяна окурками. Это только укрепило меня во мнении – люди не меняются. Благо ничего более криминального не валялось.