Пункт назначения 1978
Шрифт:
Дядя Толя появился в дверном проеме, встал на порожек, тяжело облокотился о косяк. Тоже сперва постоял молча, потом произнес:
– Я никогда ее не видел, только слышал о ней. Много слышал.
Эти слова привели меня в чувство. Я обернулся, подался в его сторону, воскликнул с удивлением:
– Кого не видел? Ирку?
Он поморщился.
– Нет, Катю Евграфову, Катеньку. Но ты прав, сходство фантастическое. Я не знал…
Я перебил его:
– Так это не Ира?
Он покачал головой.
– Конечно
Мне стало гораздо легче. Я судорожно вдохнул, приподнялся, пошарил по стене, нащупал выключатель, нажал. Свет не загорелся. Я пощелкал клавишей туда-сюда, только все без толку.
Лампочки что ли перегорели? Взгляд мой метнулся в центр комнаты на потолок. Люстры не было. Из облупившейся побеленной поверхности торчал черный крюк.
Тогда я встал, молча сходил в комнату, взял фонарь, вернулся и осветил фотографию как следует, в упор. Наваждение сразу развеялось. Девочка на портрете действительно была очень похожа на Иру, но, к счастью, не она.
– Десять уже, как погибла. Ровно десять. Как раз в августе. – Сказал дядя Толя. – Мы тогда в этом доме еще не жили.
Я слушал его не перебивая. А он рассказывал, все, о чем знал. Жаль, знаний его было немного.
– Говорят, из-за Катиной смерти ходило много слухов. – Он сжал губы, шумно выдохнул. – Плохих слухов. В основном подозревали отца. Даже следствие было, но обвинения так никто и не выдвинул.
Сосед замолчал и тоже глянул в центр комнаты на черный крюк.
– А через день после похорон ее отец повесился прямо здесь.
– Здесь, – повторил я словно эхо.
Сразу стало понятно, почему в комнате нет люстры.
– Они вдвоем жили? – спросил я.
– Нет, мать с младшим сыном уехали куда-то. После. С тех пор квартира пустует. Ее только отдыхающим сдают. Пытались обменять, но никто не пошел сюда жить. Слухами, знаешь ли, земля полнится. Все только и говорят, что квартира дурная.
Дурная квартира, черт вас дери. Я не знал, что делать, то ли смеяться, то ли плакать. Как? Как только отец умудрился ее снять?
Я прошел вглубь комнаты, открыл шкаф, посмотрел на полки, забитые девчачьими игрушками и одежкой. На плечики со школьным платьицем. На тщательно отутюженный белоснежный фартук. На разноцветные банты. На большого плюшевого медведя с оторванным ухом…
Мне стало безумно жаль и маленькую Катерину, погибшую десять лет назад. И даже ее отца, если, вдруг, он ни в чем не виноват. У нас так запросто могут обвинить человека в чем угодно. Даже в том, чего он никогда не делал. Я знаю это по себе…
Взгляд мой пробежал по комнате. На этот раз, в ярком свете фонарика все выглядело слегка иначе. Обшарпанный паркет, отставшие от стен обои. Уныние, забвение… И я заметил на полу под столом газетный лист. Ноги сами понесли туда. Сосед прошел следом.
Я нагнулся и поднял находку. Газета называлась «Н-ский
Стряхивать пыль я не стал. Просто положил лист на стол, на плюшевую скатерть, мельком глянул на передовицу, не нашел ничего интересного, перевернул страницу и застыл, как громом пораженный – со старой бумаги на меня смотрели знакомые развалины. Над фотографией выделялся скромный заголовок: «Несчастный случай со школьницей из Н-ска».
Я оторопел. Спросил:
– Дядя Толя, а девочка что, погибла здесь? – И указал на фото.
Сосед подошел ближе, поднял газету, сказал:
– Да, как раз на развалинах старой амбулатории нашли. Знаешь, там есть такая плита как…
Я не дал ему договорить, перебил:
– … как алтарь. Знаю.
Он подумал и кивнул.
– Можно сказать и так. Но я хотел сравнить со столом.
Газету он вернул на место. Только закрывать не стал.
Мы стояли рядом, плечо к плечу, просто молчали и смотрели на заметку, словно надеялись отыскать там что-то важное. На душе было так пакостно, что говорить не хотелось в принципе.
– Олег, – сосед наконец прервал молчание, – а Ира-то где?
Ира? Ира!!! Наваждение спало… Я уставился в окно. Сколько мы провели в этой комнате? Час? Два? Вечность? На улице успело стемнеть.
Наверное, я произнес это вслух. Сосед вздрогнул, приподнял рукав и растерянно глянул на запястье, усмехнулся.
– Не бойся, не так долго. На часах двадцать минут восьмого, – сказал он. И повторил. – Так где же Ира?
Я постучал пальцем по фотографии развалин и практически просипел:
– Здесь. Она здесь. Он заманил ее сюда.
Это прозвучало так убедительно, что меня не стали переспрашивать, не стали выяснять, откуда такая уверенность. Не стали уточнять, кто заманил и почему. Дядя Толя просто побледнел и прошептал:
– Тогда бежим, чего встал? Вдруг еще успеем?
Юлька словно чувствовал нашу тревогу. Бежал впереди, припав носом к земле. Что пытался унюхать, не знаю. Только свернул он не в сторону ларька с мороженым, а на тропу, ведущую к пляжу. Дядя Толя рванул за ним. Я следом.
Этим путем я сегодня уже возвращался из развалин. Поэтому испытал острейшее чувство дежавю. И все. И ничего более. Страх куда-то исчез. Осталось тупое безразличие уставшего от бесконечного ожидания человека. Мне было уже практически все равно.
Море появилось неожиданно. Лицо обдал порыв ветра. В ноздри ударил острый запах йода и соли. Обожаемый мною запах. Только застывшие чувства всколыхнуть не смог даже он.
Совсем низко, практически над водой висела луна. По беспокойной глади пробежала серебристая дорожка, воткнулась в берег и закончилась почти у самых наших ног. От отраженного лунного сияния было светло.