Пурпурный занавес
Шрифт:
– Ну, ты и дал, земляк!.. В Астрал, значит, этот летал, как Белка со Стрелкой в космос!
Коля деликатно пропустил сравнение мимо ушей, хотел было что-то заметить, но тут заработал его телефон.
Звонил Бородулин.
– Николай! – вскричал в трубку. – Слушай, тут такое!..
– Знаю, знаю, – сразу тормознул консультанта Гордеев. – У меня тоже такое завернулось, что хоть святых выноси… Евгений Петрович! Давайте-ка я вам через полчаса позвоню, я сейчас занят, ладно?
– Понял, – тут же согласился бородач. – Я на проводе!
И отключился.
– Евгений Петрович? – переспросил капитан. – Не Бородулин ли, часом?
– Он. Знаком?
– Ну, как же. Известный персонаж.
Снова зазвонил мобильник Гордеева. Глянул: Марина.
– Коля!.. – обиженно воззвала она. – Ты куда пропал?!
– Я же записку оставил.
– Записку!.. А когда будешь?
– Не знаю, – голос Николая по-мужски построжал. – Я занят сейчас! Позвоню. Пока!
– Сурово, – с пониманием отметил Царёв.
– Да с бабьём и надо так!
Это Вася освоился, осмелел. Николай покосился на него, хотел осадить, но промолчал.
– Выходит, – подал голос старший опер, – всё это время частники из «Витязя» скрывали факт гибели своего командира, а мы-то знали лишь о десяти убийствах. Одиннадцатый – Ушаков…
– Двенадцатый, то есть первый – мой дядя, – продолжил Николай, – ну, а последним стал сам убийца – замкнул, так сказать чертову дюжину.
– Ну вот, приехали! – Костя включил поворотник, въехал во двор. – Куда дальше?
Интуиция Николая сработала, как из ружья.
– Вот тот подъезд, квартира семь. Второй этаж.
– Давай туда, – приказал Царёв.
На второй этаж взошли всей толпой – и собровцы на всякий случай.
– Так, – Валентин тут был главный, он и принимал решения. – Эта дверь? Угу. Костя, давай.
На круглом Костином лице явилось крайне двусмысленное выражение, а в руке – как у фокусника, связка отмычек.
– Наша служба и опасна и трудна… – фальшиво пропел он, подошёл к двери и каким-то удивительно ловким движением прильнул к ней – почти как к женщине.
Секунда, другая…
– Пожалуйте! – дверь распахнулась.
Штурмовики по всем правилам хлынули в квартиру.
– Чисто! Чисто! Чисто! – разнеслись чёткие голоса.
– Идём, – сказал Валентин.
Вошли. Первое, что бросилось Николаю в глаза – компьютер на столе.
Включил, нашел «МОИ ДОКУМЕНТЫ», щелкнул мышью. Открылось меню. Ага! Вот файл – «Письмо брату». Открыл, начал читать…
– Читай вслух, – попросил
Николай откашлялся, заговорил:
«Брат Колян, если ты читаешь это послание, значит, я не вернулся. Тогда могу тебя поздравить! А впрочем, станешь ли ты заниматься такой ерундой, как чтение последнего обращения человека (вот именно – человека! – всего лишь навсего) к СВЕРХЧЕЛОВЕКУ. Ведь ты же стал супером? Или не стал?.. Неужели не решился?! Тогда я продолжаю писать… тьфу ты, набирать.
Я догадываюсь, что папаня мой грезил, как ты пройдешь сквозь Занавес, овладеешь Силой и вернешься с триумфом на Землю, облагодетельствовать человечество. Ха-ха-ха, мечтателем был мой папаня! Догадываешься, кем ты должен вернуться ОТТУДА, так сказать обновленным? Если нет, то вспомни пророчества Иоанна Богослова. В Апокалипсисе всё сказано – и о тебе, и о твоем царстве.
Если я не вернулся, мне всё равно гореть в аду. Так что, подумай, братец, прежде чем идти за «сокровищем». За такой подарочек ответ придется держать, сам знаешь перед кем!
Помни об этом, машиах-махди-майтрейя!!!
Засим позволь откланяться.
Навеки твой недруг, Семен Михайлов сын Гордеев».
Какое-то время в комнате висело полное молчание. Затем Николай кашлянул.
– Вот так, – сказал он. – Семён, значит… Я и не знал его имя.
– Псих, – сказал Костя и нервно рассмеялся. – Нет, Валентин, ты видел? Ну псих, шизоид полный!..
Царёв поднял руку, потёр лоб.
– Слушай… – сказал он Николаю. – А как он выглядел… внешне, я имею в виду?
– Ну, на меня похож, только волосы светлые. Совершенно нормальный парень на вид.
Валентин покивал.
– Так я и думал, – нехотя выговорил он.
– Да чего тут думать! – Костя распрямился. – Отбой, ребята! Все свободны.
Никто из собровцев не произнёс ни слова. Они только переглянулись, и, очевидно, рассудив, что не их ума это дело, так же молча, даже не топая башмаками – тихо вышли.
Остались Николай, Валентин с Костей и Вася. Последний попытался было что-то вякнуть умное, но капитан так глянул на него, что пьяница едва не подавился собственной слюной; сглотнул её, икнул, перевёл взгляд на Николая – увидел выражение его лица, ещё раз икнул и произнёс:
– Понял, понял… – и как будто не было его.
– Вот так, капитан, – повторил Гордеев.
Валентин покивал.
– Извини, – коротко сказал он.
– Да ладно, – Николай отмахнулся, – что там…
Царёв посмотрел на него с интересом:
– Что дальше думаешь?
– Жить. А судьба путь укажет.
– Ну ты, брат, философ… Ладно, пошли отсюда. Костя, дверь прикрой как надо.
Вышли на улицу.
– Тебя до дому подбросить?
– Да нет, спасибо, – отказался Коля. – Я так, пройдусь.
– Как хочешь, – не стал настаивать Царёв. – А ты, понятой, с полочки снятой? Подвезти?
Совсем добрый стал капитан.
Вася заморгал сизыми глазками:
– Так это… Если можно…
– Можно. Лезь!
Николай проследил взглядом, как выезжают со двора «Жигули» и «Соболь», постоял немного. Запястья ещё чуть саднили, и он поочерёдно потёр их. Затем набрал номер Бородулина.
– Евгений Петрович? Я освободился. Только вот в одно место надо заглянуть…
Договорились через сорок минут встретиться. А место, куда Гордееву надо было заглянуть – «Магикус».
Вот всё и кончилось. Немного странно чувствовать это. Отвык.
Он шёл по не таким уже утренним, но по-воскресному тихим улицам. На проспекте сел в полупустую маршрутку – поехали, мирно так, у водителя играла музыка, ветерок приятно летел в открытое окно. Николай глазел по сторонам, точно по-новому видел улицы, дома, деревья… Жизнь продолжается!
– На остановке тормозните, – попросил он водителя, расплатился, вышел.
И здесь народу негусто было. Тут только Гордеев сообразил, что в воскресенье салон-то может быть закрыт. Он не очень огорчился, но дойти всё-таки решил – мало ли что, вдруг работает…
Нет, не работал. До такой степени не работал, что Николай остановился и долго смотрел.
Люди входили и выходили. Поднимались по ступенькам, спускались, хлопали дверью. Автозапчасти – товар такой, за каким и в выходные ходят.
Всё верно. Над дверью гордо красовалась вывеска: «Автомобильный магазин «Формула – 2». Есть всё!»
Надо было понимать так, что брэнд «Формула – 1» использовать нельзя.
Николай поднялся, вошёл. Миловидная, кареглазая девушка встретила его приветливо:
– Здравствуйте! Чем интересуетесь?
Он поводил глазами по стеллажам.
– М-м… Тормозные колодки на «Газель» есть?
– Да, конечно. Сколько вам?
Гордеев опомнился.
– То есть… извините. Я не то… Скажите, а ваш магазин давно действует?
– Пять лет.
– Вот как! И всё время здесь?
– Всё время здесь, в этом помещении. Вы…
– Подождите, подождите. Вы не ошибаетесь? Именно здесь, в этом месте, все пять лет? Ваш автомагазин!
Улыбка сошла с лица девушки.
– Именно здесь, – в голосе появился ледок. – Вы… наверное, с кем-то нас спутали?
Гордеев помолчал малость.
– С кем-то спутал, – эхом повторил он. – Да… Ладно, извините. До свиданья.
Широко шагая по улицам, он уже не думал об этом, хотя соблазн был. Но нет. Чего зря грузить мозги.
Евгений Петрович вновь пришёл первым, сидел на скамеечке, покуривал.
– Привет, – сказал так, словно полчаса назад расстались.
– Здрасьте, – похожим тоном ответил Николай, сел рядом.
Помолчали.
– Ну что, Коля? Как я понимаю, кульминация состоялась?
– И ещё какая. Почти фейерверк… Сейчас расскажу.
Рассказал. То же самое, повторно. Но в этот раз совсем не так лихо, вдохновение ушло от него куда-то. Но рассказал-таки. «Вроде бы ничего не упустил?..» – скучновато подумал он… Нет, ничего.
– Вот, всё.
– Ясно, – Бородулин огладил бороду. – Теперь и мне ясно… Это значит, вы в Астрале такую бурю подняли, что тут все как крысы с корабля побежали.
– Догадываюсь, – ухмыльнулся Николай, хотя ему вовсе не было смешно.
Дела обстояли так.
Люди Бородулина, ведшие наблюдение за всеми известными объектами (кроме, понятно, Ягодкина и Шарапова, который к тому времени был уже упакован в СИЗО), примерно в 8.00 – 8.15 отметили внезапную вспышку нездоровой суеты у сразу нескольких фигурантов. Так, ворота особняка в Ольховой роще в 8.06 вдруг распахнулись, оттуда бешено вылетела серебристая «Ауди» и помчалась в неизвестном направлении. Наблюдатель успел заметить, что за рулём иномарки был камердинер Джамала Робертовича. И больше в машине никого не было.
Но самое странное – ворота остались распахнутыми настежь! Наблюдатель не поверил своим глазам и какое-то время, ни на что не решаясь, смотрел на замерший в зловещем молчании дом…
Почти в ту же минуту, а именно в 8.07 к воротам неказистого пятистенка на Шерстомойной, 8 подкатили два столь же неказистых грузовика. И сразу нервно ожило всё там, забегали люди в грязноватых робах, выволокли какие-то ящики, стали спешно заталкивать их в кузова машин…
А в 8.11 известный врач-психоаналитик Александр Яковлевич Пинский выбежал из подъезда престижного дома, где проживал – крайне взволнованный, спешащий; кинулся на стоянку, прыгнул в свою «Тойоту» – и был таков. Человек Бородулина к этому повороту событий оказался не готов: он дежурил на старой неприметной «пятёрке», попытался было преследовать Пинского, но ясно было, что дело это безнадёжное…
Здесь Бородулин примолк так, что и дурак бы понял: сейчас выдаст основное. И выдал.
…в недрах особняка вдруг взвыла тревожно пожарная сигнализация, из окон верхнего этажа повалил дым, затем хлестнуло пламя. Наблюдатель от греха подальше решил отъехать, припрятался в лесочке, оттуда и увидел, как с рёвом сирены, вздымая пыль, промчалась в элитный посёлок пожарная команда…
…грузовики упаковались, работяги поспешно расселись по кабинам и кузовам, и машины тронулись. Наблюдатель подождал немного, двинулся следом. Так он вёл их без труда до южной окраины, где его ни с того ни с сего остановил сержант ГАИ. Долго проверял документы, нашёл в них что-то не то, стал связываться с начальством по рации, выяснять… короче, растянулось это на полчаса, после чего сержант сказал, наконец, что всё в порядке – можно ехать. Но ехать куда-либо было уже бессмысленно.
– Ишь как! – Николай даже рассмеялся. – Молодцы, ребята.
– И я так же подумал, – Бородулин достал новую сигарету.
– Ну, а Пинский и Ко?
– С этим совсем интересно. Если «стражи» говорили, что подчинены стихии воды, то эти, похоже, стихии огня. Особняк-то когда загорелся… ну, у меня свои людишки везде есть, через час я уже знал: всё выгорело, полностью. Причина пожара не установлена. Никаких трупов, ни людей, ни животных на пожарище не нашли. Товарищ Джамал Робертович … как в пламень канул.
– А…
– А затем поступил новый сигнал: на разных шоссе неподалёку от города примерно в одно и то же время обнаружены два горящих автомобиля…
– «Тойота» и «Ауди»…
– Совершенно верно. И никаких трупов… – здесь уже Бородулин сам сделал приглашающую паузу…
– Не найдено, – докончил Коля.
– Совершенно так.
– Хм… Тогда стражи-то… – пробормотал Гордеев, – по логике вещей утопиться должны, что ли? Так в реку и въехать со своими ящиками дурацкими… Кстати, что в них было, так и неизвестно?
– Ну, Коля, скорее это я у тебя должен спрашивать…
– Понял… Вот ведь и Иван, бедолага, тоже всё ящик какой-то возил… А я ведь отлично помню тот сарай, куда мы его привезли.
Бородулин лишь усмехнулся:
– Думаю, его давно уже там нет. Да может, и самого сарая нет.
Николай вспомнил про «Магикус», но говорить не стал. Чего ради впустую умствовать.
– И то верно. Да и какая разница!
– Вот-вот. Всё равно так это не кончится, объявятся где-нибудь эти бойцы невидимого фронта. И ещё один.
– Кто? – не понял Гордеев.
Бородач довольно прижмурился – припас-таки напоследок эффект:
– Знакомец твой. Глухаревский!
– …………………! – искренне сказал Коля то, чего напечатать нельзя.
– Вот-вот, то-то и оно. Когда вся эта заваруха началась, великий писатель, никуда не торопясь, вышел из дому…
– …сел в «Мерседес»…
– Хрен вам! Ни в какой «Мерседес» он не сел, а пешочком, очень бодрым шагом двинул на трамвайную остановку. В руке у него была папочка кожаная, на поясе – мобила. Больше ничего. Сел в трамвай номер двадцать восемь и покатил в сторону химзаводов… Мой наблюдатель – человек очень опытный! – на машине аккуратненько за ним следовал. Ни на одной остановке наш миллионер не вышел, тут уж и город кончился, поля пошли, промзона. Человек мой забеспокоился… Так до конечной и доехали, до заводского кольца. Тут у наблюдателя нервишки сдали малость, тормознул он, из машины выскочил – и в вагон. И что?..
– Никого.
– Как в воду глядите, Николай Григорьевич! Исчезоша наш летописец яко облако в небеси… И папка его исчезоша, и телефон. Вот и всё!
Николай сделал понимающий вид.
– Ну что ж… Значит всё-таки… Недаром братец мой, чтоб ему пусто было, книжки его почитывал. Два сапога пара, выходит?
– Не знаю, не знаю… Подозреваю, что он со «Стражами» этими как-то повязан – недаром там крутился. Но это всё, понятно, теперь одни догадки… Да чёрт с ним! Говорю же, когда-нибудь это да проявится. Будем ждать!
– Да уж лучше не надо.
– Ну, тебе-то, Коля чего бояться! Они тебя отныне за семь верст обегать будут.
– И всё лесом… Мне, Евгений Петрович, честно говоря, на них на всех насрать хоть с колокольни, меня два момента мучают: неужто Иван всё-таки погиб из-за меня – это первое… и что получается: Маринку-то я встретил лишь из-за родственничка моего, чтоб его на том свете на ежа посадили. Любовь ему, видите ли, была нужна…Вот ведь запятая какая!
– Ну, друг мой, это не запятая, а точка. Ивана погубил не ты, а кузен твой, Альтер-эго, так? Так. Следовательно, чист. А Марину твою… да какая разница из-за кого ты её встретил! Встретил ведь – вот что главное. А остальное – тьфу! И тут-то вот действительно запятая…
– Что такое?
– Да вот любовь… – здесь Бородулин сделался глубокомысленным, как Сократ. – Ты знаешь, давно меня мытарит одна задумка. И чем дальше, тем больше… С годами я всё твёрже убеждаюсь в том,
– Я понял, – серьёзно сказал Гордеев.
– Да? Ну, тогда тебе ясно. Вот смотри: дядя твой уж какой был супер-пупер, вроде всё должен был видеть, как рентген. Так какого чёрта он не видел того, что у него под носом! Сына своего не видел, знать о нём не знал! Почему? А я тебе отвечу. Видно мадам эта, мать Семёна, так любила… такая там любовь была! А против этой женской любви всё бессильно. Всё! Вот тебе сила – София, так что ли?.. Вот и Марина твоя так же. Любовь – это, дорогой мой, не астралы там какие-то! Любовь столкнула вас, и дальше вела, и берегла, так что пусть Семён этот твой не трындит зря!..
Николаю мысль понравилась, он подумал, тряхнул головой:
– Ну, теперь уж не будет. Он своё отговорил.
Бородулин закряхтел мечтательно, заёрзал, взялся за бороду:
– Эх, если б найти эту мамашу Семёнову… Я думаю, она нам много бы чего интересного порассказала, а?
– Ну уж нет! – Николай даже испугался. – То есть, если вы сами, то ради Бога, а я – увольте, слуга покорный!
– Ладно, ладно, – Евгений Петрович засмеялся. – Это во мне азарт журналистский забродил… Технически-то идея вполне реализуемая, ничего сложного.
– Понимаю, – Гордеев глянул ввысь, сощурился. – Небо-то какое! Красота… Ладно, Евгений Петрович, пойду я. Всего вам хорошего.
– Увидимся, – Бородулин протянул ладонь.
Николай пошёл. Сначала как-то ни о чём он не думал, смотрел под ноги… а потом опять глянул вверх, увидел синеву небес, и его так и накрыла мысль: слушай, Коля, а ведь всё кончилось! Хорошо!..
И в самом деле, так легко стало на душе. Николай вздохнул счастливо, полной грудью и пошёл бодрым шагом.
Он пересёк знакомый Снежный бульвар, двинулся дворами, улыбался – просто так, от светлых чувств. Идя, он вспомнил, что это те самые дворы, по которым он нёсся хищной рысью несколько дней назад, ведомый таинственными знаками. И улыбнулся: теперь так это всё смешно кажется! Все эти символы, магические кланы, премудрость мира сего… Знаки! Вон оно, то крыльцо. К которому тётка подходит. Ну да…
Стоп!
Он и вправду встал.
Рослая крупная дама, величавой походкой поднимающаяся на крыльцо… не она ли, та гадалка из «Магикуса»?! Николай узнал её по эффектной платиновой шевелюре. Да ей-Богу, она… Или нет?
Покуда Николай стоял столбом, дама исчезла в тёмной подъездном зеве.
Бежать? Догнать!.. Николай чуть было не сорвался. Но удержал себя. Стоит ли? Ведь всё же кончилось… Кончилось? Ну конечно!
И он махнул рукой, рассмеялся и пошёл домой.35
Вечером, во время ужина, он обстоятельно всё Марине рассказал. А потом спросил, что она думает по поводу всего этого.
– Я не знаю, что тебе сказать, милый, – она серьезно посмотрела на него, – это всё слишком грандиозно и страшно, чтобы… чтобы попытаться дать совет. Только ты сам можешь решить, как поступить. Я… ну, я боюсь за тебя, я простая, самая обыкновенная женщина. И я устала от всего этого, меня просто тошнит от этих Посвященных и магов. И потом столько смертей вокруг этого. Не знаю…
Николай ничего не ответил, лишь крепко прижал к себе подругу, вдыхая тонкий аромат ее духов. Да, он САМ должен принять окончательное решение. И он его примет!
Он хотел сделать это утром, подумав хорошенько. Но пришлось раньше. Ночью.
…опять то же дикое небо в облачных лохмотьях, тёмные камни, скалы, расщелины меж ними. Знакомый край, земля Дракона… Вот же мать его!
Николай так устал от этого всего, что ни ругаться, ни расстраиваться, ни переживать сил у него не было. Идти – были, но неохота. Он поискал глазами, куда бы присесть, но тут перед ним протянулась тропинка, побежала, обогнула скальный выступ, приглашая гостя идти. Он и пошёл – не спеша, ибо понимал, что спешить ему некуда.
Понимал он правильно, но удивиться всё-таки пришлось. Тропинка обогнула скалу, и там, за поворотом, куда-то пропал суровый ландшафт. Коля увидел весёлую лесную опушку, цветущее разнотравье, а дальше – сам лес, летний, дивный, с радостной зеленью берёз, черёмухи, и спокойной, солидной – сосен. И над всем этим никакое не драконье, а самое что ни на есть земное, голубое, ясное небо.
И человек, с грустной улыбкой стоявший на опушке, был вовсе не Дракон, и не могущественный и загадочный Учитель – хотя Николай сразу понял, что он видит сейчас обоих этих деятелей. Но они послушно свернулись, спрятались за спину этого пожилого человека. Михаила Евграфовича Гордеева.
Николай усмехнулся, подошёл.
– Здравствуй, дядя Миша.
– Здравствуй, Коля, – дядя улыбнулся чуть пошире.
Они заговорили очень дружелюбно, но рук друг другу не подали, да и стояли на расстоянии метров пяти друг от друга, будто меж ними была какая-то незримая стена.
Дядя огляделся.
– Ну, – начал он, – что же… Садись, Коля, поговорим.
Коля тоже огляделся, но куда сесть, не понял.
– Да прямо вот сюда, в траву. Смотри, как хорошо, тепло! Садись.
И они на том же расстоянии уселись на землю, которая и впрямь была так хорошо согрета летним солнышком.
– Слушай, дядя, – сказал сразу же Николай. – Это всё правда, что мне… э… ну, Семён… да, Семён. Словом, что он мне рассказывал?
– Да, – так же сразу ответил дядя. – Только он тоже главного не понял.
– Тоже? Как и я?
– Тебе, полагаю, сейчас это предстоит.
– Бог мой… – Николай поморщился. – Я-то думал… А тут ещё что-то предстоит!
– Это последний шаг, – успокоил его дядя. – Всё остальное ты уже прошёл.
– Да уж… Но дядя Миша, а что ж ты с начала не мог мне всё объяснить! Зачем комедию ломал? Учитель там какой-то.
– А это друг мой, не от меня зависело, а от тебя. Ты сам дорастал постепенно. Ведь нас, верно, люди представляют большей частью так нелепо, даже дико… Вот ты и понимал, как мог. И я тут ничего не мог поделать.
– Да уж, – повторил Николай и вздохнул. – Видно, и в самом деле до конца не понял… По поводу того, кто такие «мы» – подробнее, если можно.
– Пожалуйста, – охотно молвил дядя. – Мы – это обитатели биосферы. Дети её, если так можно сказать.
– Так вроде бы… – Николай почесал за ухом. – Вроде бы и мы – не пасынки?
– Согласен, – дядя кивнул. – Но для человечества это лишь место обитания, причём маленькое такое место, одно в унылом тёмном космосе. Семён опять-таки правду сказал: для вас и биосфера, и ноосфера – пока закрытая книга, вы видите только обложку…
– А для вас?
– Для нас это наше общее «Я». Наша душа и наша вселенная вместе. Мы, собственно – энергии и духи ноосферы, каждый из нас соответствует тому или иному биогеоценозу…
У Николая в памяти вспыхнули слова Пинского.
– А-а! – воскликнул он. – И ты, значит, дух-хранитель нашего? Вот этих лесов, реки, озёр в лесах…
– Ну, если упрощённо, то да.
– А я тебе тогда зачем?
– Так ведь в наших мирах тоже всё меняется. И тоже не всё гладко. С чего бы тогда всякие тайфуны, да землетрясения?.. Но! Самое главное, чего не понял бедняга Семён: мы вовсе не стремимся к власти, покорить кого-то там, к сверхмогуществу… Хотя бы потому, что это у нас есть. Не как ценность, но как данность. Мы хотим одного только: чтобы весь наш мир, во всех планах, от физического до ментального, вернулся в вечность, которую когда-то так глупо покинул. Мы хотим добра! Только добра. Всему миру – и, конечно, людям…
– Вот только не всегда выходит…
– Согласен. И мы не ангелы. И я сам попал впросак! Разрыв между желаемым и действительным…
Дядя, наверное, ещё долго бы перетирал морально-этическую тематику, но Николай его приостановил:
– Ладно, дядя Миша. Что было, то было. Ты лучше скажи, что будет. Что я должен понять окончательно?
– Объясняю! На твоем жизненном пути встречались ступени, которые ты преодолевал, – это уровни раскрытия души. Первая ступень – появление на свет, когда ты воплотился в психофизическом облике. Вторая ступень – детство – пробуждение разума и обучение многим смыслам вашей, земной жизни. На третьей – в период взросления и возмужания, ты научился жить в обществе себе подобных, в сложном взаимосвязанном мире взрослых людей. Обычно на этом уровне останавливается большинство твоих собратьев. Ты же пошел дальше, преодолев четвертую ступень – осознание своей духовно-энергетической сущности и раскрытие в себе сверхспособностей. Ты понял, мой друг, что существует множество Тоннелей Реальности, а не только мир грубой материи. Сумеешь ли ты достигнуть и преодолеть пятую ступень – пробуждение в себе искры Божьей? Если выйдешь на этот уровень, то станешь сверхсущностью, научишься управлять материей, временем и пространством… Но заботы твои на этом только начнутся. Всё, что осталось нерешённым – для тебя сейчас – всё это предстоит решить. И как?.. Всё зависит только от тебя самого. Это место в ноосфере – теперь твоё, только твоё…
– Погоди! – перебил Николай. – А ты куда теперь?
Михаил Евграфович даже как бы удивился:
– Я? Я как был, так и остался. Я, конечно, наделал чепухи, и мой земной путь завершился не так, как я ожидал, и раньше, чем ожидал, но ты молодец, оказался на высоте. И Марину твою я недооценил, в чём и раскаиваюсь… Так что дело сделано! Я возвращаюсь. А тебе остаётся выбор: либо ступай через занавес к нам, либо… либо можешь остаться здесь. Но знай: получив эти силы и способности, ты необратимо изменишь свою природу, но самое главное – свою суть… Решать тебе, мой ученик!
Он улыбнулся, встал.
– Этот последний шаг ты должен сделать в одиночестве. Я ухожу. До свиданья! Или… прощай.
Дядя повернулся и пошёл в лес. Николай тоже встал и смотрел ему в спину. Тот шёл, не оборачиваясь, так и канул в зарослях, только ветви покачивались там, где его встретил лес.
И именно в этом месте вспыхнуло алое сияние. Оно с диковинной быстротой раздвинулось, охватило всё, и Николая тоже… Но он не ощутил ничего, никакой торжественности. Наверное, подумал он, так и должно быть – именно так происходят великие свершения.
Он протянул руку, коснулся похожей на огонь пелены… Собрался с духом и нырнул в проем, как в воду прыгнул.
И оказался на пороге иного мира, перед его духовным взором предстала картина высокого бытия. Это было нечто неописуемо прекрасное и завораживающее взор!.. Бело-розовые и золотистые тона окружающего пространства будто дышали самой благостью и высшей мудростью. Яркими красками были выписаны причудливые предметы вокруг – то ли строения, то ли природные образования, то ли существа.
А впереди сиял исполинских размеров кристалл ярко-алого цвета. Лучи, которые он испускал, казались живыми, они пульсировали, вились, закручивались в спирали, волнами колыхались в воздухе. Николай заворожено наблюдал за игрой сполохов. Его тянуло туда, к самому сердцу этого мира – к чудо-кристаллу. И в то же время Николай отдавал себе отчет, что, сделав хотя бы один-единственный шаг в это мире, он изменит свою сущность. И этого он страшился.
Внезапно лучи принялись вытягиваться, потянулись к нему. Гордеев понял, что замечен и… принят. Ну, вот сейчас решайся же! Что ты стоишь столбом?! Или ты тварь дрожащая, или право имеешь!..
Лучи так и не успели коснуться его, Николай повернулся и вышел за дверь. Вот и всё – он остался человеком.
Усевшись прямо на холодный каменистый пол возле Врат, человек Николай Гордеев принялся молиться.
«Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго!»
А помолившись, пошел обратно. Теперь он очутился где-то под землёй и всё шел и шел, и не было конца и края этому подземелью. Он не узнавал места вокруг себя. Галерея лабиринта завела его куда-то в незнакомые ходы. Оставалось лишь уповать на волю Божью и идти, упрямо шагать – всё время вперед.
Сильно хотелось спать, аж глаза слипались. Он шаркал по каменному полу и засыпал на ходу. Потом Николай уже ничего не помнил…Проснулся разом, словно от какого-то толчка. Огляделся – рядом мирно посапывала Марина. Вернулся!
Господи, хорошо-то как, что он здесь на Земле, в привычном людском мире!..
Николай поцеловал сонную подругу. Та улыбнулась, приоткрыла глаза. Потянулась к нему губами.
Спустя полчаса, все еще лежа в постели, Николай потянулся, сел. Было уже светло. Глянул в сторону окна – шторы разъехались в стороны, впуская солнечный свет в комнату. Так же мысленно отворил форточку. Посмотрел на музыкальный центр, включил взглядом. Тихонько зазвучала плавная, похожая на вальс мелодия.
Еще ничего не замечая, обернулся к подруге, встретил ее изумленный взор, непонимающе уставился на нее. И тут до него начало доходить. Он похолодел, потом его бросило в жар.
– Боже мой! – прошептала девушка. – Ты всё-таки добился этого!..
Он растерянно покрутил головой, встал, подошел к окну.
Залитый солнцем мир поджидал его. Николай не чувствовал совершенно никаких изменений в себе – тот же человек, с теми же самыми мыслями, желаниями, убеждениями. Что будет? Кто же он теперь?..
Повернулся. Серьезно посмотрел на возлюбленную.
– Я человек, Мариша, – тихо сказал он, а потом добавил громко и четко, – я – раб Божий!