Пурпурный занавес

Глуховцев Всеволод Олегович

Усмехнулся про себя: хорошо бы эту картинку – с мозгами – показать другим потенциальным маньякам, чтоб раз и навсегда отшибло желание маньячить… Усмехнулся ядовито, потому что представил выражение их рож, и вместе с тем горько, потому что знал: ЭТО желание не отшибить. Можно отсрочить – на год, на два, на пять лет. Можно напугать, и они какое-то время в самом деле будут бояться – но раз и навсегда… Нет. Царёв это слишком хорошо знал. Нет.

Он знал, какими хитрыми и изворотливыми, а иногда по-настоящему умными бывают эти твари! Вроде бы люди

как люди, такие же граждане, как все, обычные сыновья, мужья, отцы, хорошие работники, примерные квартиросъёмщики, вежливые, образованные… короче, совершенно нормальные во всём, кроме одного – своей безумной страсти, с которой они не могут, а возможно, и не хотят бороться.

Наверно, это интересно для психологов. Царёв и сам себя ловил на том, что не без любопытства бы покопался в подсознании выродков – но не мог превозмочь отвращение. И, тем не менее, что-то волновало его в них; когда случалось сталкиваться с подобным, он разглядывал их лица, стараясь быть беспристрастным при этом. Эти лица были разными: молодыми и не очень, умными, красивыми и так себе… очень разными, словом. Одно в них было общее, и как раз оно-то неприятно цепляло капитана – они, лица эти, были совершенно, до неприличия нормальные, никакое из них не несло на себе какую-то там Каинову печать, ни на каком из этих лиц Царёв не видел зверского уродства черт, пустых, мёртвых глаз – как было на многих, очень многих мордах уголовников… И вот эта обычность, эта полнейшая неотделимость монстров от людей странно задевала душу – одновременно и отталкивающе, и притягательно.

И сейчас он смотрел на сидящее напротив него существо и не видел ни малейшего отличия его от человека. Ничего преступного! На миг Царёв даже похолодел: неужто промах, это не он?!.. но тут же оборвал себя: нет! Он. Всё говорит об этом.

Он стряхнул наваждение.

– Ну, где там ваши понятые?.. Костя!

– Да сейчас, – донеслось из коридора. – Идём!

И Костя шагнул в квартиру, а с ним перепуганная насмерть тётка в халате, шлёпанцах, бигудях – как уж этот Костя выдернул её из домашних дел, можно только догадываться.

– А второй где? – спросил Царёв.

– Здесь, – ответил Костя. – Эй, красавец! – крикнул в кухню. – Ты чего там торчишь? Двигай сюда!

Показался обалделый Вася.

– Это… – просипел он. – Слышь, мужики…

– После! – цыкнул капитан и возвысил тон: – Граждане понятые, сейчас в вашем присутствии будет произведён обыск…

Царёв говорил дежурные фразы, а сам всё думал, не ошиблись ли они. Он прокручивал в памяти все их действия, их оперативной бригады.

Нет, не должны ошибиться.

На том убийстве, в ближнем ельнике – собака чётко взяла след и привела к подъезду. Потом почему-то след терялся, но было делом техники вычислить, кто из жильцов подходит по антропометрии и физическим данным к нанесению ножевых ранений, одинаковых во всех одиннадцати случаях. Таковым оказался лишь один: недавно переехавший сюда Николай Григорьевич Гордеев, двадцати пяти лет, не судим, бывший военнослужащий десантно-штурмовой

бригады.

Правда, по прочим девяти убийствам улики были косвенные, но Царёв уверился: это он. Стольких совпадений быть не может.

Как только личность подозреваемого была установлена, он был взят под плотный контроль. Оперативники вели Гордеева, следя за каждым его шагом.

Слежка длилась несколько дней. Вроде бы этот Гордеев ничего не делал. Ну, совсем ничего – не работал, не общался ни с кем. Ходил по улицам, по дворам, заглядывал в самые укромные уголки, словно чего-то искал. Останавливался, стоял. Присаживался на скамейки, курил.

В этом, конечно, никакого криминала не было, но Царёва-то не проведёшь. Он знал: маньяк готовится. Набирается сил, энергии. Через день-другой он должен выплеснуть своё зло в мир. Ждать дольше – это чья-то смерть.

А в последние сутки подозреваемый и вовсе взял манеру шататься по ночным улицам и возвращаться домой под утро… И Царёв решил: брать!

Но тут как снег на голову упало убийство девушки. Сперва так и обомлели: опять не он!.. Однако всё стало на места – выяснилось, что это какой-то сумасшедший подражатель. Царёв выругал ужасными словами газетчиков и телевизионщиков, будто нарочно для психов смакующих кровавые подробности… но это было, собственно, не его дело. Им надо было взять маньяка. И они взяли.

– …приступаем к обыску, – распорядился он. – Понятых прошу быть внимательными.

Приступили. Костя включил магнитофон для фиксации действий.

– В комнате находятся: стол письменный, два стула полумягких, диван раздвижной… – скучным голосом заговорил он.

Дошла очередь и до брегета, лежавшего на столе.

– Часы карманные, из жёлтого металла… похоже, старинные… – Костя вынул из кармана одноразовые целлофановые перчатки, взял брегет, отколупнул крышку…

– Е-моё! – совсем не по-протокольному вскрикнул он. – Валентин, ты глянь-ка!

Царёв подошёл, и они вдвоём стали рассматривать предмет.

– Задержанный, – подал голос капитан, – откуда у вас этот предмет?

Тот криво ощерился. В левом углу рта выступила кровь.

– Наследство, – прозвучал хриплый ответ.

– Ты, сволочь, нормально отвечай, когда с тобой разговаривают, – посоветовал один из собровцев.

Валентин подержал на сидящем холодный взор, ничего не сказал и повернулся к Косте.

– Я говорил, – вполголоса молвил он, – что тут какие-то оккультные мотивы… Ну вот, так оно и есть.

– Гляньте! – прервал его возглас собровца, открывшего стенной шкаф. – Товарищ капитан!

Царёв подошёл. Вояка победно ткнул пальцем.

На крючке в шкафу висели шляпа и тёмный длинный плащ.

Капитан хмыкнул. Всё ясно.

Та бабушка, свидетельница, так и говорила: в шляпе, в длинном плаще. Непонятно, правда, для чего такой маскарад… ну да что с безумца, свихнувшегося на оккультизме, взять. Наверно, какой-то идиотский ритуал соблюдал.

– Хорошо, – Валентин кивнул. – Занесём в протокол.