Пурпурный занавес
Шрифт:
Раздосадованный, Николай прибыл домой. Марина встретила его радостная, уже умытая, прибранная, вся сияющая… Гордеев сразу отмягчел.
Поцеловались.
– Отработал? – в Марининых глазах запрыгали весёлые искорки. – Перекусишь?
Странно, но от этих слов в Николае вдруг проснулся аппетит.
– Н-ну, не откажусь!
– Тогда иди, мой руки.
Она деятельно захлопотала, и так по-семейному это у неё получалось, так как-то особенно уютно, что Николай умилился, расчувствовался
– Слушай-ка, – произнёс он, когда сели за стол. – Хочу поведать тебе кое-что.
– Интересное? – настроение у Марины было хорошее.
– Прямо роман, – Николай улыбнулся вскользь.
– Слушаю, слушаю.
Николай откашлялся и пустился в рассказ. Он подсобрался с мыслями, говорил чётко, выверенно, всё по делу и ничего лишнего. Марина, слушая, даже про свой кофе забыла, он остывал на столе.
Когда Николай закончил и припал жадно к едва тёплому чаю – во рту пересохло – она приподняла брови.
– Да уж, – таковы были её слова. – В самом деле, интересно.
– Интересней не бывает, – Гордеев вытер губы ладонью.
– Выходит, доктор Пинский действовал с долгим умыслом?
– Как будто так, – Николай ещё глотнул чаю.
– Вот что… – и Марина пригубила кофе. – Слушай, а этому, как его… Сергею?..
– Никаноровичу.
– Вот-вот. Ты ему поверил?
Николай взял бутерброд с сыром, но есть его почему-то не стал.
– Трудно сказать… – ответил, нахмурясь, – в чём-то – да, не похоже, чтоб врал. Ну, а в целом… если…
И не договорил, что – «если». Потому что как молния в памяти его сверкнули слова.
Слова Ивана Еремеева.
Не верь им! Никому. Ни тем, ни другим!
Так сказал он.
– М-мать… – вырвалось у Николая. Он положил бутерброд. – Извини, Мариша, – спохватился запоздало.
– Да ничего, – Марина была дама деликатная и умная: – Тебя что, осенило что-то?
– То-то и оно, что осенило, – пробормотал он. – Ах, Ваня, Ваня, как же тебя угораздило!..
Тут Марина непонимающе затрясла головой, и он ей всё разъяснил.
– Во-от как… – протянула она. – Так что же ты… между Сциллой и Харибдой?
– Ну, думаю, не так уж запущенно, но картина такая… м-м?..
– Пикантная, – подсказала она.
– Что-то вроде, – он вновь взял бутерброд и теперь надкусил. – Я вот что думаю, – жуя, не очень внятно выговорил он. – Надо бы мне с Бородулиным потолковать. Он мужик с башкой, подскажет… – Николай сунул в рот весь бутерброд, едва не подавился. Проглотил с усилием, отряхнул руки, встал.
– Спасибо, – чмокнул Марину в щёку. – Пойду звякну.
Набрал номер бородулинской квартиры. Ответил грубоватый женский голос.
– Здравствуйте, – Николай умел быть воспитанным. – Могу я
– Можете, – буркнули ему в ответ.
Евгений Петрович подошёл к трубке и как бы даже обрадовался.
– А-а, господин ясновидящий!.. Чем обязан?
– Вновь открывшимися обстоятельствами, – рубанул Николай так, что Бородулин вмиг посерьёзнел:
– Слушаю.
И они быстро договорились, где встретиться: в одном тихом переулке невдалеке от бородулинского дома, где здания и тротуары образовали что-то типа скверика. Очень удобно.
Марина встретила Николая вопросительным взглядом.
– Всё хорошо, – успокоил он её улыбкой. – Я мигом… Ты ничего не бойся, – он вспомнил утешные речи Сергея Никаноровича, но теперь не очень поверил им. – Кстати, никто не звонил?..
– Нет, – в голосе девушки проскользнула лёгкая тревога. – Только мама разок… А что?
– Да нет, ничего. Всё пока хорошо, но бдительности терять не надо. Ладно, ты давай тут… я через час-полтора буду. И пообедаем! Я уж больше не поеду никуда, так винишком побалуемся.
– А ещё чем? – Марина прижмурилась.
– Поищем – найдём… – с лукавым многоточием ответствовал Коля, обнял девушку, и она доверчиво прильнула к нему.
– Коленька… – нежно протянула она. – Я с тобой ничего, ничего не боюсь.
– И правильно! – он поцеловал её в макушку. – Всё, закрывайся, я скоро.
Когда Николаева полуторка, громыхая пустым кузовом, подкатила к скверику, Бородулин уже был там.
Союзники обменялись крепким рукопожатием. Бородулин кивком указал на пустую скамейку.
– Выходной, – пояснил с усмешкой. – Простор!..
Сели, закурили, и Николай немедля начал излагать «открывшиеся обстоятельства». Здесь подробностей упускать было нельзя, рассказ получился долгим, за время него Бородулин мощными затяжками сжёг сигарету, достал другую, прикурил от остатка первой, паровозно задымил, сощурился. Николай понял так, что мысль консультанта бурлит вовсю.
Когда Гордеев закончил, то испытал странное чувство – будто бы опустел весь, до самого дна души. «Устал всё-таки…» – понял он ещё раз и полез за куревом.
– Вот такая штука, – заключил он. – Хотелось бы знать ваше мнение.
Бородулин вскинул взор в небо, подвигал бровями, носом.
– М-м-да… – промычал он. – Вот и она, третья сила, проявилась… Слушай, Коля, а вот собственно… ты сам что, не просекаешь эту жизнь? Своим, так сказать, внутренним оком? Ты только не думай, что я отказываюсь помочь, просто интересно.
– Опустел я как-то, – признался Николай. – Устал, видать, от всего этого.
Консультант привычно трепанул бороду, встопорщив её на манер веера.