Пушка Ньютона
Шрифт:
– Фи, Маклорен, – фыркнул «парик», – признайся, ты сам в это мало веришь. К тому же не забывай, странная идея, овладевшая сэром Исааком, дорого обходится Королевскому обществу. Королю и парламенту нужна наука, которая дает оружие для войны. Их совершенно не волнуют невероятные гипотезы и хронологии, затрагивающие малоинтересный для них вопрос, какой была наука в древнем Вавилоне. Увлечения сэра Исаака сыграли свою пагубную роль и породили причину, в результате которой мы сейчас и оказались в таком неопределенном положении.
– Этот
– Как это не имеет? Какую же пользу все эти распри в научном мире принесут в войне с пакостными французами? – выпалил «парик» и вдруг, поняв свою ошибку, посмотрел на «самодовольного». – Ах, простите… не обидел ли я вас, сударь?
Четвертый парень, сидевший спиной к Бену, отчего видна была лишь белокурая копна волос, примирительно поднял вверх руку.
– Друзья, давайте постараемся, чтобы политика и национальная неприязнь не проникли в наши ряды, – сказал он. – Как настоящие философы мы должны быть выше этих глупостей. В любом случае не будем забывать, что нашего доброго друга Король-Солнце выгнал из страны.
– Я поддерживаю ваше предложение, – подхватил француз. – Вам всем хорошо известно, что я считаю Англию более просвещенной по сравнению с душным двором Аполлона. Но все же я полагаю своим долгом напомнить, что неправомерно всю вину за разжигание этой войны возлагать на голову Короля-Солнце.
– Я согласен с господином Стирлингом. Давайте не будем говорить о политике, – вновь вмешалась в разговор девушка.
– Не будем, – согласился Маклорен. – Лучше скажите, кому-нибудь попадался на глаза наш друг Янус?
Бен вздрогнул, кровь бросилась ему в лицо, когда он увидел, что миндалевидные глаза девушки прищурились и вопрошающе остановились на нем.
– Мне кажется, – сказала она, – я его вижу.
– Ты хочешь сказать, что этот мальчишка – Янус? – хмыкнул «парик».
На Бена снизошел странный покой и освободил от сковавшей его в первую минуту робости. Он не знал, что скажет, но тем не менее поднялся со своей скамьи и подошел к столу, за которым сидела компания молодых философов.
Голос его прозвучал удивительно твердо, когда он произнес:
– Янус – это я, – и с этими словами протянул руку Маклорену, сидевшему ближе всех.
– Похоже, провидение над нами посмеялось, – зло обронил «парик». – Мы притащились сюда из-за какого-то мальчишки. Как вам это нравится?
– Вы действительно Янус, молодой человек? – спросил «самодовольный». Казалось, ситуация его забавляла.
– А кто из вас Гермес, господа? Или Гермес – это вы, леди? – спросил Бен. Его рука, протянутая для приветствия, так и повисла в воздухе.
– Но, друзья мои, это же абсурд! – воскликнул «парик».
Бен опустил руку и еще больше вытянулся, выпятив вперед грудь.
– Господа, леди, я прошу вас. Прежде чем отвергнуть меня по причине моего возраста, не сочтите за труд выслушать, в противном случае вы проявите не просто невнимательность, но – простите меня – глупость.
Брови француза испуганными лягушками подпрыгнули вверх. Остальные молча уставились на Бена.
Маклорен первым нарушил молчание.
– Сколько тебе лет, парень? – спросил он, протягивая Бену руку. Бен пожал ее.
– Четырнадцать, сэр, – с достоинством ответил он.
– Скажи мне, Гилес, – произнес Маклорен, не спуская глаз с лица Бена, – ты знаешь, сколько мне было лет, когда я в Эдинбурге написал свою диссертацию?
«Парик», которого, как оказалось, звали Гилес, нетерпеливо забарабанил пальцами по столу:
– Какое это имеет отношение к делу?
– Мне было тогда пятнадцать, – ответил Маклорен.
– Да-а-а, – протяжно произнес «самодовольный», и в глазах его зажегся лукавый огонек. – А мне едва исполнилось двенадцать, когда несравненная Нинон де Ланкло упомянула в своем завещании некоторую сумму в мою пользу. То была награда за мои поэтические вирши. – Знаете, дорогой мистер Гиз, у некоторых из нас таланты расцветают в самом нежном возрасте.
«Парик» наградил француза ядовитым взглядом аспида, но смолчал.
– Присаживайся, парень, – пригласил Маклорен, – обсудим кое-что.
Пока компания молча переваривала свое пополнение в лице Бена, мальчик в фартуке принес кофе. Вдруг, к удивлению Бена, девушка потянулась и ободряюще похлопала его по руке. Бену почудилось, будто там, где она прикасалась, кожу начало жечь и покалывать.
Маклорен, несмотря на неубедительную позицию в философских дебатах, по всей видимости, в этой компании играл роль председательствующего; он откашлялся и начал опрос вновь прибывшего:
– Что ж, прикажешь нам и дальше величать тебя Янусом? Так вот, Янус, позволь представить тебя членам нашего небольшого клуба, по крайней мере тем, кто сегодня пришел сюда. Дама – Василиса Карева, посланница русского царя Петра. Наш французский товарищ Франсуа Аруэ, – при этом Маклорен показал рукой в сторону «самодовольного».
Француз придал лицу солидную суровость, но его глаза смеялись:
– Уж коли ты предпочитаешь, чтобы тебя называли Янусом, то я в таком случае для тебя – Вольтер.
– Сэр, – Бен склонил голову.
– Господин, выразивший наибольшее сомнение по поводу твоей персоны, – Гилес Гиз.
Гиз посмотрел на протянутую Беном руку и, изобразив на лице борьбу здравого смысла и любезности, тряхнул эту руку с такой поспешностью, что получилось не рукопожатие, а какая-то пародия.
– Джеймс Стирлинг, – представился парень, что первоначально сидел к Бену спиной. В знак приветствия он кивнул Бену головой. У него были тонкие изогнутые брови, будто навсегда застывшие от удивления, зеленые глаза и скошенный на сторону нос, видно сломанный.