Пушкарь. Пенталогия
Шрифт:
Незаметно я забылся сном, помню, просыпался иногда — очень пить хотелось. В комнате горела свеча, рядом сидела с рукоделием Дарья. Как только я начинал ворочаться, она подносила к моим губам корец со сбитнем или квасом. Я пил pi снова проваливался в тяжкий сон.
Ночь казалась нескончаемой.
Утро выдалось пасмурным, небо было затянуто низкими облаками, из которых сыпался мелкий снежок.
Проснулся я почти здоровым, если не считать слабости во всём теле. Дарьи в комнате уже не было.
Я слез с печи и удивился — да как же они меня
Я прошёл в коридор — в туалет хотелось нестерпимо, выпил я за ночь много, правда, и потел изрядно.
Вернулся назад, в комнату. Со двора ворвались звуки доморощенного оркестра — дудки, жалейки, барабана и ещё чего-то струнного — балалайки, что ли?
Я с удивлением выглянул в окно. Во дворе стояла небольшая толпа. Слюдяные окошки не позволяли разглядеть отчётливо, что же там происходит. Праздник сегодня какой-то, что ли? Так вроде не должно быть.
В комнату вбежала Маша.
— По твою душу пришли, одевайся!
Через минуту стремительно вошёл Илья.
— И не думай во двор выходить, ты ещё от лихоманки не отошёл. Сядь вон в красном углу — гости к тебе. — Илья заулыбался.
И точно — через минуту отворились двери, и с клубами морозного воздуха в комнату ввалился пьяненький и весёлый Пантелей.
— Дай я тебя обниму, брат! Спаситель ты мой!
Пантелей кинулся ко мне, обнял, потом бухнулся на колени.
— Век за тебя молитвы возносить буду. Лошадь да груз — тьфу, новые куплю. Семейство без главы, а детей сиротами не оставил — вот главное! А что пьян слегка — прости, на радостях я выпил. Ужо и в церкви побывал на заутрени, свечку во спасение поставил.
— Пантелей, обогоди немного, вишь — приболел человек после вчерашнего, отлежаться надо. Мы его в баньке попарили — да на печь.
— Банька и печь — первое дело при простуде. А мне свезло — даже и не чихнул.
— Ну будет, будет, Пантелей. Оклемается человек — милости просим!
— Не знал, что приболевши. Прощеньица просим и желаем здоровья. А это — в подарок от меня.
Пантелей полез за пазуху, достал нож в ножнах, положил на стол, поклонился в пояс и вышел. Илья пошёл провожать гостя. А я взял нож, вытащил из ножен.
Ножик оказался непростой — испанской стали, с клеймом «Toledo» на клинке. Заточка просто бритвенная. Ручка простоватая, но в руке сидит как влитая — хват удобный. Неплохой подарок.
Вбежала Маша — в последнее время ей приходилось всё делать бегом.
— Ушли, слава богу! Разбудили только! Кушать хочешь?
— Хочу, барана целиком бы съел.
— Ну, барана у нас нету, однако и голоден не останешься.
Маша начала носить кушанья из кухни в трапезную и накрывать стол, когда вернулся повеселевший Илья.
— Ну, зятёк, давай подхарчимся. Напужал ты нас ноне, думали — всерьёз занедужил. Да вишь — крепок оказался, наша косточка, русская! За то и выпьем.
Илья разлил по кружкам вино, мы выпили, закусили.
— Ты ешь, ешь! — Илья подкладывал мне лучшие куски.
— Дарья-то где?
— А где ж ей быть? Всю ночку с тобой просидела, как за дитём малым ухаживала, сейчас, должно, спит.
Я плотно поел; опять навалилась слабость, и я полез на печку.
— Вот-вот, сон — самое лучшее лекарство. Маше накажу, чтобы никто тебя не беспокоил, а сам в лавку пойду.
Я провалился в глубокий сон, и к вечеру проснулся окрепшим и чувствовал себя вполне здоровым.
ГЛАВА VIII
По весне, как сошёл снег и реки очистились ото льда, Илья засуетился, забегал.
— Илья, ты опять удумал чего?
— Караван собирается, зятёк, в Ганзею. И правду сказать — торговля встала почти. Помнишь, зимой на санях в Великий Новгород купцы ездили?
— Как не помнить, едва Богу душу не отдал.
— Так, считай, без толку съездили, и половину товара продать не смогли. Обезлюдел город-то после погрома, что государь со своими опричниками устроил.
— Так уж сколько времени с тех пор минуло!
— Э, народ не кролики, быстро не народятся. Да и деньги у богатых отобрали, некому покупать стало и не на что. Вот и порешили купцы ладьи морские нанять, у кого своих нету, да в Ганзу сплавать. Глядишь — удастся копейку заработать.
— Рисковое дело. Хотя на морских просторах лесов нет и разбойников тоже, но пиратов хватает.
— Плавают же люди!
— Только не все домой с прибытком возвращаются.
— Типун тебе на язык. Ты скажи лучше, пойдёшь со мной? Помощник мне надёжный нужен, кому довериться можно. Ты языки какие-нибудь знаешь?
— Татарский, так он там не нужен. Ещё итальянский, но так далеко вы не поплывёте. В Ганзе немецкий нужен, да я его не знаю.
— Не велика беда — другие тоже не знают, однако же никто без прибытка не возвращался.
— Хорошо, Илья, поеду и помогу.
— Мне только за товаром присмотреть, торговать я сам буду — у тебя-то и опыта нет.
Пару недель купец, как заведённый, отбирал и упаковывал товар. И настал день, когда мы перевезли его на большую морскую ладью. Вечером попрощались с домашними. У Дарьи уже заметно округлился животик, и ходить она стала смешно — как уточка, переваливаясь с боку на бок, почти как все беременные.
Мы переночевали на судне, и рано утром караван из четырёх ладей отвалил от причала Пскова. На корме взвился российский флаг — чёрный орёл на зелёном фоне — морской флаг России в те времена.
Псковское озеро встретило нас лёгкой рябью на воде и устойчивым попутным ветром. Было довольно свежо, и я кутался в суконный плащ, накинутый поверх ферязи. Илья же чувствовал себя комфортно в однорядке, подбитой мехом куницы.