Пушки и колокола

Злотников Роман Валерьевич

Снявшись с насиженных мест, потешники с холопами боевыми Ивана Родионовича под недовольное ворчание Фрола медленно потянулись назад, по направлению к Москве. Вот только в дороге занемог княжич. Наоравшись, как галсом научился идти, застудился и теперь, трясясь и обливаясь потом, маялся в горячке. А тут еще и пурга. Совсем как в ночь ту, когда впервые Сергию на глаза явились Никола с Милованом. Благо что до монастыря Троицкого недалеко было. Так что дотемна успели. Тут же Василию Дмитриевичу келью теплую самую отдали, настоями да отварами отпоили, да тело от пота омыли, да молебен за здравие провели. А тут и жар, слава Богу, спал, отпуская молодого человека. Всю ночь над юношей

сидели, сменяясь, и монахи, и Николай Сергеевич, и даже Фрол. Так что под утро уже лучше себя почувствовал будущий князь. Настолько, что уже ненадолго пусть, но заснул. Понятно, что при таком состоянии и говорить нечего было о продолжении путешествия, поэтому в Москву отправились только через три дня.

А пока, пользуясь возможностью, решил Николай Сергеевич таинство евхаристии принять. Само собой, подготовка с постом, потом – исповедь, а потом – и таинство само. Уже подготовился да настроился, как утром ранним, задолго до запланированного таинства, в дверь кельи Николая Сергеевича властно постучали.

– Иду, иду, – поднимаясь с топчана, Булыцкий открыл дверь. – Мир тебе, гость поздний.

– Мир и тебе, – прямо на гостя из тьмы шагнул Сергий Радонежский. – Лучину зажги. Не ждал гостей-то?!

– А? Лучину? Сейчас, сейчас, – сам не понимая почему, засуетился пенсионер. – Вот, отче, – когда загорелась щепочка, повернулся к старцу Николай Сергеевич.

– Сядь, – негромко, но твердо приказал настоятель. Не смея противиться, преподаватель сел рядом с замолчавшим визитером, ожидая, что тот скажет, однако старец, углубившись в свои мысли, сидел неподвижно, пока не догорела лучина.

– Вот что, Никола, – когда келья погрузилась во тьму, горестно начал Радонежский. – Ты, хоть и за дело благое, так все одно – Господу нашему ох как нелепо, когда грешники окаянные в промысел его нос кажут.

– Ты про Ягайло? – сразу поняв, к чему клонит старец, поник Николай Сергеевич.

– О нем, окаянном, да о нас с тобой, грешных.

– Говаривают, Витовт одолевает братца своего, – вставил слово учитель. – Да православными земли Великого княжества Литовского будут, – осторожно добавил он.

– Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью, и невестку со свекровью ее [99] , – чуть слышно проговорил в ответ Сергий. – Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня, – не замолкая продолжал старец. – Дочь, да сына, да близких больше Бога любить – грех! – вздрогнув, настоятель повысил голос, словно бы просыпаясь. – Любовь к Господу нашему сызмальства взращиваю, да все одно, сердце кровью обливается, на страдания грешников глядя! Что Богу противней быть возможно усобицы кровавой, когда братья, жаждою власти ослепленные, словом божьим прикрываясь, народ на народ поднимают?

99

Евангелие от Матфея.

– Так латиняне же, – попытался вставить Булыцкий.

– Ближнего своего возлюби, как самого себя, – проронил в ответ Сергий. – А какая любовь тут, ежели друг на друга пусть бы и непутевых науськаем? Сами в раздорах грязнем да раздоры и сеем.

– Думаешь, лучше как есть оставить было бы?

– Тому как есть уж и не бывать никогда, – отвечал Радонежский. – Да и о минувшем сожалеть – грех.

– А о чем тогда печалишься?

– А о том, что, кроме Бога да тебя, и душу излить некому, – задумчиво отвечал настоятель. – Из братии вряд ли кто боль мою поймет.

– Ты же, Сергий, – свет-человек, – поразился учитель. – За что маешься?

– Как появился ты, так и я в гордыни грех скатился, – неторопливо заговорил гость. – Спасителем себя

возомнив, за тебя у самого князя просил. Желал, чтобы поверил он тебе и Тохтамыша встречу готовил. – Булыцкий умолк, не смея перебивать. – А как окаянного побили, так и на поход благословил по землям соседним. Все думка была, что княжество Московское, с колен поднявшись, сильным станет да Орды власть стряхнет… А оно вишь как выходит: и с Ордой все рука об руку; да еще и побратались. А тут еще и с латинянами земли православные делим [100] . И дело святое, и грех разом, – вздохнул старец.

100

Имеется в виду территория Великого княжества Литовского, населенная по большей части православными.

– Так грех в чем? – непонимающе поинтересовался пенсионер.

– В том, Никола, что волю свою мы с тобою выше Божьей ставим. Вот в чем грех-то наш. Прошлого дня – Тохтамыш, ныне – Витовт с Ягайлой. А как знать, мож, то – и впрямь Антихриста приближения знаки? Может, на колени мир весь Дмитрий Иванович поставит? Диковинами твоими да знаниями соседей грозных земли к Москве присоединит? Мож, и впрямь Конец Света близится, а мы с тобою, гордынею обуянные, оружием диавольским сами себе рассудили быть? Молитвы святые читаем да дело в угоду Сатане творим?

И приступил к Нему искуситель, – глухим голосом начал Радонежский, – и сказал: если Ты Сын Божий, скажи, чтобы камни сии сделались хлебами. Он же сказал ему в ответ: написано: не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих. Потом берет Его Диавол в святой город и поставляет Его на крыле храма, и говорит Ему: если Ты Сын Божий, бросься вниз, ибо написано: Ангелам Своим заповедает о Тебе, и на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоею. Иисус сказал ему: написано также: не искушай Господа Бога твоего. Опять берет Его Диавол на весьма высокую гору и показывает Ему все царства мира и славу их, и говорит Ему: все это дам Тебе, если, пав, поклонишься мне. Тогда Иисус говорит ему: отойди от Меня, Сатана, ибо написано: Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи. Тогда оставляет Его Диавол, и се ангелы приступили и служили Ему! [101]

101

Евангелие от Матфея.

А нам с тобою, окаянным, как знать? Мож, то Сатана говорит нам: поклонитесь мне, да от древа Познаний вкусив, Бога волю поперемените? Заместо того, чтобы на волю Господа нашего Бога положиться, возрадовались да супротив промыслу Божьего пошли? – Старик утих, а ошарашенный Булыцкий не нашел что и сказать на все это. Так и сидели, пока удар била не оповестил братию о начале нового дня.

– Прости, отче, но ответить мне нечего тебе на слова тяжкие. Мож, и впрямь Диавола то все промысел… Неведомо мне.

– Одно то и добро, что православию служим с тобою оба, – шепотом отвечал старец. – Только тем и пред Творцом нашим ответ держать будем на Суде на Страшном.

– Ох, и дай Бог.

– Время исповеди скоро. Исповедаешься да причастишься. Все лучше будет. Ягайло же под латинян ушел да волею папы римского интердикт землям Великого княжества Литовского сотворил. Хоть и попусту то православным, а все одно – грех.

После исповеди, на которой поведал Николай Сергеевич и про сон свой, и про сомнения, что за ним пришли, Сергий Радонежский до самого вечера затворился в своей келье, велев ни под каким предлогом не беспокоить его да от молитв не отвлекать. Лишь к вечеру ближе, после службы велел старец пришельца к себе кликнуть.