Пушки заговорили (Преображение России - 6)
Шрифт:
Лекции на курсах еще не начинались, и можно было просто "пройтись". Но жизнь уже начинала читать юным сестрам свои суровые, строгие лекции, из которых нельзя было пропустить ни слова, так они были значительны, и часто на улицах звучали эти слова, притом не только у газетных киосков.
Улицы прежде такой чопорной столицы, как Петербург, теперь были возбуждены и говорливы. Теперь говорили даже в вагонах трамваев, в которых раньше царила чинная тишина. Теперь вообще петербуржцы стали общительны, насколько позволяла им их исконная замкнутость, сдвинутая с места важностью
На Аничковом мосту сестры встретили однокурсницу Нади, путиловку Катю Дедову. Ее отец работал модельщиком на Путиловском заводе, поэтому от нее Надя привыкла уже слышать о рабочих, о тех самых, которые шли когда-то, 9 января, к Зимнему дворцу, в которых стреляли под команду: "Патронов не жалеть! Холостых залпов не давать!"
Это был особый мир - Путиловский завод за Нарвской заставой. Надя знала, что там тысячи людей в длиннейших цехах готовят машины войны - пушки, что сам Путилов, владелец завода, почти то же самое для России, что для Германии - Крупп, что на этом заводе строят даже военные суда - миноносцы и крейсера.
Ей никогда не приходилось бывать ни на каких вообще заводах, и она с начала своего знакомства с Катей Дедовой относилась к ней с уважением за одну только ее прикосновенность к такому огромному заводу. Теперь же, когда началась война, это уважение выросло еще больше.
Нюра пытливо вглядывалась в плотную, крепкую на вид девушку, с крутыми щеками, выпуклым лбом, с не умеющими как будто совсем улыбаться губами, с густыми темными бровями, низко опущенными на небольшие карие глаза.
И голос у нее был низкого тембра, и с Надей она говорила как старшая с младшей, из чего Нюра вывела, что она, хотя и однокурсница сестры, но, должно быть, не одних с нею лет. И руки у нее были шире в кистях, чем у Нади. Так как стояли они трое теперь перед одним из вздыбленных бронзовых коней, которого хотел привести к покорности мускулистый бронзовый человек, то Нюре подумалось даже, что такая, как эта Дедова, пожалуй, тоже могла бы взять в свои руки повод и повиснуть на нем, чтобы прижать конскую голову поближе к земле.
На вопрос Нади, как на заводе настроены рабочие, Катя отвечала не то чтобы привычно хмуря свои густые брови, но как будто подчеркнуто хмуря их:
– Рабочие ведь теперь раскассированы: очень многих забрали в армию, несколько тысяч, а другие, которые тоже запасные или ополченцы, только очень нужные на заводе, - те оставлены, работают, только их предупредили, что чуть что - ушлют под пули без разговоров.
– А что это значит "чуть что"?
– не утерпела, чтобы не спросить, Нюра.
– Это твоя сестра?
– спросила Дедова Надю вместо ответа Нюре.
– Сестра же, я же ведь тебе сказала!
– удивилась Надя.
– Я не расслышала. Она на тебя похожа, - сказала неторопливо Дедова и, оглядев Нюру цепким взглядом, как бы вскользь бросила ей: - Рабочие останутся рабочими, хотя и война.
– И хотя работают на войну, - добавила Надя.
– А что может выиграть
– глядя по-своему, то есть как будто исподлобья, недоверчиво и недовольно, на Нюру, спросила Дедова.
– Ничего ровным счетом, - храбро ответила Нюра готовой фразой, слышанной ею от сестры, хотя в смысл этой фразы она еще не удосужилась проникнуть.
– То-то и есть... Поэтому настроения у наших рабочих остались прежние. А как их расстреливали в июле, этого они не забыли.
– Разве расстреливали? В июле?
– изумилась Надя, понизив голос.
– А ты разве не знала? Впрочем, это уж были каникулы, ты уехала домой... На заводе же, на дворе, в рабочих стреляли... Были убитые, много раненых. Потом многих арестовали...
Густой, почти мужской голос Кати очень шел - так показалось Нюре - к тому, что она говорила, и потом, когда они простились, так как Катя куда-то спешила, Нюра совершенно непосредственно сказала сестре:
– Вот такая могла бы идти впереди с красным флагом, а совсем не ты!
Это больно укололо Надю.
– Не я? Не я? Не говори глупостей!.. Катя, может быть, тоже захочет идти, только у нее не выйдет.
– Почему не выйдет? Именно у такой и выйдет.
– А я тебе говорю, что не выйдет! Я знаю Катю получше, чем ты.
– Зато она рабочих знает, а ты нет, - не сдавалась Нюра.
– А ты почему думаешь, что я не знаю?
– А где же ты их могла видеть? В Симферополе?
– Где бы то ни было, - упорствовала Надя.
– Нигде не видела, а туда же!
– Не раздражай меня, пожалуйста!
– Во-об-ражает в самом деле!
– не унималась Нюра.
– Только потому, что Сыромолотову понадобилась, а если бы он эту увидел, он бы на тебя и не посмотрел!
– Дедову? Сыромолотов? И на меня бы не посмотрел?..
Это не оскорбило, а развеселило Надю. Она засмеялась и дружелюбно уже толкнула сестру в плечо.
– Значит, ты уверена, что ему нравишься?
– постаралась по-своему понять ее Нюра.
– То есть ты хочешь сказать, как "натура"? Я думаю, что у него были соображения по этому поводу.
– А если бы в то время у нас была эта Катя и вы бы вместе пошли к Сыромолотову, то он, конечно, выбрал бы для картины ее, а совсем не тебя!
– Это ты говоришь просто потому, что сама к нему неравнодушна - вот и все!
– выпалила одним духом Надя.
– Я? Неравнодушна?
– Понятно! Иначе отчего бы ты покраснела!
– Нисколько я не покраснела, - возмутилась Нюра, чувствуя, однако, что еще гуще краснеет.
– Ну да, теперь я все понимаю, - безжалостно продолжала она.
– Только не понимаю, как же ты так, когда он уже старик?
– Что ты выдумываешь дурацкие глупости!
– прикрикнула на нее Надя, но спустя немного добавила: - Сыромолотов пожилой человек, хотя стариком его никто не называет пока.
– То-то все ты носишься с его картиной!
– соображала вслух на ходу Нюра.
– Картина, картина! "Я с красным флагом! За мной демонстранты! Впереди полиция и войска!.." А все дело в том только, что ты...