Пушкин и 113 женщин поэта. Все любовные связи великого повесы
Шрифт:
Такая обстановка в семье сделала характер Натальи замкнутым и робким. Дети Гончаровых получили неплохое образование: изучали российскую и всемирную историю, русскую словесность, географию, французский, немецкий и английский языки. Они даже писали друг другу в альбомы стихи.
Вскоре после знакомства с Натальей Гончаровой Пушкин сделал ее родным предложение (1 мая 1829 года), но получил неопределенный ответ, который все же не был однозначным отказом. Мать будущей жены поэта в это время рассчитывала выдать дочь за более благонадежного и богатого человека, чем поэт.
Пушкин, находясь на Кавказе и узнав об этом (январь 1830), спрашивал в письме П. А. Вяземского: «…Правда ли, что моя Гончарова выходит за архивного Мещерского?»
Пушкин адресовал Наталье Гончаровой ранее написанное (для Марии Волконской) стихотворение «На холмы Грузии легла ночная мгла…» (1829). Но в марте 1830 года согласие Гончаровых, уже не имевших к тому времени иных вариантов и подпираемых материальными проблемами, было получено, и уже в мае состоялась помолвка.
Бракосочетание Пушкина с Натальей Гончаровой по разным причинам долго откладывалось, в конце августа из-за серьезной ссоры Пушкина с матерью невесты оно вообще казалось уже неосуществимым, но 18 февраля 1831 года в церкви Вознесения у Никитских ворот в Москве венчание все-таки произошло.
Очевидно, что молодая и красивая девушка, вышедшая замуж за человека внешне некрасивого, маленького роста, не очень обеспеченного, не имеющего придворных чинов и титулов, пользующегося дурной известностью и окруженного светскими сплетнями, не была осчастливлена таким поворотом своей жизни. Известно, что и сам поэт, безусловно, как магнит, притянутый внешней красотой своей невесты, до последнего момента искал повод избежать этого супружества.
Вот что писал по этому поводу известный пушкинист Н. А. Раевский: «Некоторые, в том числе один из ближайших друзей поэта, П. А. Вяземский, долго не хотели верить, что Пушкин женится. Петр Андреевич, сообщая жене, что он в этот день обедал вместе с Е. М. Хитрово у Фикельмонов, прибавлял в виде шутки: „Все у меня спрашивают: правда ли, что Пушкин женится? В кого он теперь влюблен, между прочим? Насчитай мне главнейших“».
В другом недатированном письме к жене Вяземский называл сообщение о женитьбе поэта мистификацией. Он снова писал Вере Федоровне: «Ты все вздор мне пишешь о женитьбе Пушкина; он и не думает жениться…» Да и как друг Пушкина мог думать иначе, если сам поэт еще в 1826 году поучал его: «Правда ли, что Баратынский женится? Боюсь за его ум…»
За неделю до свадьбы (10 февраля 1831 года) Пушкин, сам, наконец, поверивший в ее неизбежность, писал в письме Н. И. Кривцову: «Мне за 30 лет. В тридцать лет люди обыкновенно женятся — я поступаю как люди и, вероятно, не буду в том раскаиваться. К тому же женюсь я без упоения, без ребяческого очарования… Горести не удивят меня: они входят в мои домашние расчеты. Всякая радость будет мне неожиданностью».
П. И. Бартенев отметил очень примечательный момент:
«Н. Н. Пушкина сама сказала княгине Вяземской, что муж ее в первый день брака, как встал с постели, так более и не видел ее. К нему пришли друзья, с которыми он до того заговорился, что забыл про жену… Она очутилась одна в чужом доме [в съемной квартире на Арбате в Москве] и заливалась слезами».
5 мая 1831 года Д. Ф. Фикельмон записала в свой дневник: «Пушкин приехал из Москвы и привез свою жену, но не хочет еще показывать. Я видела ее у маменьки — это очень молодая и очень красивая особа, тонкая, стройная, высокая — лицо Мадонны, чрезвычайно бледное, с кротким, застенчивым и меланхолическим выражением. Глаза зеленовато-карие, светлые и прозрачные, взгляд не то чтобы косящий, но неопределенный, — тонкие черты, красивые черные волосы. Он очень в нее влюблен, рядом с ней его уродливость еще более поразительна…»
Писатель В. А. Соллогуб тоже оставил описание внешности жены поэта: «…Никогда не видывал такую законченность классически правильных черт и стана. Ростом высокая, с баснословно тонкой талией, при роскошно развитых плечах и груди, ее маленькая головка, как лилия на стебле, колыхалась и грациозно поворачивалась на тонкой шее; такого красивого и правильного профиля не видел никогда более, а кожа, глаза, зубы, уши! Да, это была настоящая красавица, и недаром все остальные, даже из самых прелестных женщин, меркли как-то при ее появлении».
Хотя, если быть справедливым, следует привести оценку внешности Натальи Гончаровой близким другом поэта, А. Н. Вульфом: «Удостоился я лицезреть супругу А. Пушкина, о красоте коей молва далеко разнеслась. Как всегда это случается, я нашел, что молва увеличила многое».
Конечно, прославленный поэт, избалованный к этому времени вниманием многих красивых женщин, видимо, ожидал от этой молодой и привлекательной девушки безоглядной любви. Но она начала семейную жизнь с ним, может быть, в силу своего воспитания в родительском доме или черт характера, весьма холодно и неэмоционально, что оказалось полной неожиданностью для Пушкина. Свое «неудовольствие» Пушкин высказал уже вскоре после женитьбы в стихотворении «Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем…» и решил сам заняться воспитанием жены. Взяв ее под свою опеку, он осторожно, но настойчиво попытался воспитать из юной девушки ту женщину, которая «умела бы его понимать», и стала бы той женой, которая была ему нужна. Он учил ее умению любить, вести хозяйство и держать себя в обществе. Пушкину в этой безнадежной для себя ситуации хотелось зажечь в ее сердце искру приязни, чтобы согреть тепло семейного очага, хотя иногда в душе поэта прорывалось глубокое отчаяние, высказанное им в стихотворении «О, как мучительно тобою счастлив я…».
С легкой руки Долли Фикельмон Наталью Николаевну в высшем свете пророчески прозвали «Психеей». По древнегреческому мифологическому сюжету Психея, царская дочь, стала женой бога любви Амура. Но, сделав его смертным, боги поставили условие, что Психея не должна видеть истинное лицо своего загадочного супруга. Однажды ночью, сгорая от любопытства, Психея зажгла факел и осветила прекрасное лицо спящего Амура, не заметив, как раскаленные капли масла из факела ручьем полились на нежное тело юноши, сжигая его. Разгневанные боги призвали Амура обратно на небо, а Психея была подвергнута жестокому наказанию.
Поэт же называл жену «Карс», по имени турецкой крепости, подвергшейся длительной, но успешной осаде русской армии. Возможно, в основе этого прозвища лежала старинная восточная пословица: «Брак подобен осажденной крепости, те, кто снаружи, стремятся в нее поскорее проникнуть; те же, кто внутри, жаждут из нее поскорее выбраться».
Наталья Николаевна исправно несла бремя своих супружеских обязанностей, родила мужу четырех детей, ревновала его к другим женщинам, но при всем том, можно смело утверждать, что к Пушкину ее сердце не раскрылось, и страстная любовь к мужу в ней не пробудилась. На свидании с Дантесом в феврале 1836 года она сама подтвердила это, сказав тому: «Я вас люблю, как никогда не любила… любите меня всегда так, как любите сейчас, и да будет вам наградой моя любовь».
Вот строки из письма Дантеса барону Геккерну (20 января 1836 года): «…Я безумно влюблен! Да, безумно, так как не знаю, как быть; я тебе ее не назову, потому что письмо может затеряться, но вспомни самое прелестное создание в Петербурге, и ты будешь знать ее имя. Но всего ужаснее в моем положении то, что она тоже любит меня и мы не можем видеться до сих пор, так как муж бешено ревнив… ты должен теперь понять, что можно потерять рассудок от подобного существа, особенно когда она тебя любит!»