Пушкин и его современники

Академик В. В. Виноградов

О ТРУДАХ Ю. Н. ТЫНЯНОВА ПО ИСТОРИИ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XIX в.

АРХАИСТЫ И ПУШКИН

ПУШКИН

ПУШКИН И ТЮТЧЕВ

О "ПУТЕШЕСТВИИ В АРЗРУМ"

БЕЗЫМЕННАЯ ЛЮБОВЬ

ПУШКИН И КЮХЕЛЬБЕКЕР

ФРАНЦУЗСКИЕ ОТНОШЕНИЯ КЮХЕЛЬБЕКЕРА

ПУТЕШЕСТВИЕ КЮХЕЛЬБЕКЕРА ПО ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЕ В 1820-1821 гг.

ДЕКАБРИСТ И БАЛЬЗАК

СЮЖЕТ "ГОРЯ ОТ УМА"

ОТ СОСТАВИТЕЛЕЙ

ПРИНЯТЫЕ СОКРАЩЕНИЯ

КОММЕНТАРИИ

УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН

Талантливый писатель, тонкий и острый литературный критик, оригинальный теоретик литературы, особенно стихосложения и поэтического языка, выдающийся литературовед - Ю. Н. Тынянов до сих пор еще не стал объектом всестороннего исторического исследования. Правда, о нем написано много статей. Деятельность, мысли и образ его воспроизводятся на страницах воспоминаний его современников (Юрий Тынянов. Воспоминания, размышления, встречи. М., 1966. Серия "Жизнь замечательных людей").

Ю. Н. Тынянову отводится значительное место в общих очерках, учебных курсах и руководствах по истории советской литературы. Интерес к художественному творчеству Ю. Н. Тынянова и к его литературоведческим трудам в настоящее время очень велик. Историко-литературные труды Ю. Н. Тынянова до сих пор полны глубокого и живого интереса - не только историографического, но и научно-исследовательского. Острый ум, талант ученого-филолога, усиленный тонким художественным и критическим чутьем, блестящий писательский дар, широкая культура европейски образованного интеллигента - вот что поражает в научных произведениях Ю. Н. Тынянова. Все это те качества, отсутствие которых обычно обрекает литературоведа на творческое бесплодие, на компилятивный набор чужих мнений и на производство пустых - толстых и тонких - монографий и статей, стареющих не по дням, а по часам.

Ю. Н. Тынянов в своих литературоведческих исканиях не пошел по этой утрамбованной дороге. Ему не надо было снискивать ученых степеней и званий.

Чтобы углубить и наполнить более живым конкретно-историческим содержанием современный общественный интерес к личности и творческой жизни этого замечательного деятеля советского искусства и советской филологической науки, необходимо собрать и переиздать его ученые произведения и критические статьи. Начало этому важному предприятию уже положено новым изданием интереснейшей теоретической работы Ю. Н. Тынянова "Проблема стихотворного языка" (М., 1965) и некоторых его статей по советской литературе (с предисловием проф. Н. Л. Степанова). Настоящий сборник включает в себя не все труды Ю. Н. Тынянова по истории русской литературы, а лишь те, которые касаются развития русской поэзии в первые десятилетия XIX в. Кажется, проще всего можно определить общее содержание этого сборника названием: "Пушкин и его современники".

Центральной темой, естественно, является Пушкин, его творчество, его литературные связи и отношения. Самая крупная по объему работа - "Архаисты и Пушкин" - оказала большое влияние на изучение творчества Пушкина и литературных направлений 20-30-х годов XIX столетия. Ю. Н. Тынянов отвергает обычное и общее для предшествующего литературоведения понимание литературной борьбы 20-х годов как борьбы романтизма и классицизма. По его мнению, "подходя с готовыми критериями "классицизма" и "романтизма" к явлениям тогдашней русской литературы, мы прилагаем к многообразным и сложным явлениям неопределенный ключ и в результате возникает растерянность, жажда свести многообразное явление хоть к каким-нибудь, хоть к кажущимся простоте и единству" (ср. психологическое определение романтизма у Белинского).

В критике этой упрощенной концепции особенно ярко проявляется присущий Тынянову дар неистощимого анализа. Ю. Н. Тынянов был решительным противником литературных псевдотерминов - противоречивых, расплывчатых, а нередко и пустых. Вслед за своим героем В. К. Кюхельбекером он пришел к выводу, что важнее, чем деление писателей 20-х годов XIX в. на классиков и романтиков, - противопоставление карамзинистов ("германо-россов и русских французов") "славянам", архаистам. Архаисты, по словам Кюхельбекера, имели своих классиков (Шишков и Шихматов) и романтиков (Катенин, Грибоедов, Шаховской и Кюхельбекер). Если старшую группу архаистов (Шишкова, Шихматова, членов "Беседы" и современников ее, литературно ей родственных) можно в общественном и политическом отношении причислить к реакционерам, то младшее поколение архаистов в себя включало радикалов и революционеров. Но и ту и другую группу сближали некоторые черты их литературной теории и отрицательное отношение к поэтике и стилистике карамзинизма и его ответвлений или разветвлений (к принципам "приятности", "эстетизма", "фигурности", "перифрастичности стиля" и т. п.).

Архаисты стояли за высокий слог с его архаизмами, за народность речи, за народную поэзию как базу развития национальной художественной литературы и за новые жанры.

Между архаистами и карамзинистами обнаруживались резкие различия и в понимании путей развития литературы, и в отношении к разным поэтическим жанрам. Ю. Н. Тынянов замечает: "Низкий" и "высокий" стиль и жанры органически связанные между собою явления; "средний" же враждебен им обоим. Здесь связь между обеими тенденциями архаистов - к снижению и возвышению (одновременно) литературного языка". Особенно интересны и новы наблюдения Тынянова над стилями Катенина, Грибоедова и Кюхельбекера с их индивидуальными своеобразиями. Они сопровождаются широкими и многочисленными сопоставлениями с явлениями в русской поэзии 20-30-х годов XIX в. и в последующую эпоху. Так, по мнению Тынянова, "окольный метрический путь, избранный Катениным, широкой струей вливается в русскую поэзию в лирике Некрасова. Метрические пути, обходившие Пушкина и его эпигонов, естественно конвергировали, совпадали с путями, обходившими культуру пушкинского стиха в ее позднейших преломлениях. Вместе с тем "простонародный натурализм" Катенина, особенно сказавшийся в его лексике, ведет и к общему сходству Катенина с Некрасовым. Так в разные эпохи один тип лексики находится в соотношении, в корреляции с одним типом метрики. О "влиянии" здесь говорить, по-видимому, не приходится, но приходится говорить о некотором единстве, которого сами писатели могли и не сознавать. Это явление "совпадения", но вовсе не случайного, а вызванного глубокой аналогией исторических причин, явление, которое удобнее всего назвать "литературной конвергенцией". Ю. Н. Тынянов приводил некоторые аналогии, сближения катенинского стиля с некрасовским. "В лирике Катенина наличествуют черты некрасовского стиля. Он был как бы Некрасовым 20-х годов в характернейшем своей лирики, в балладе (ср. в особенности "Убийца")". Но тут же делается оговорка: "Конечно, это "преднекрасовское" зерно перемешано у него со многими другими" (ср., например, "иногда есть близость к парадной "народности" Алексея Толстого"). Тут же Тынянов заявляет, что Пушкин отбирал в поэзии Катенина именно "преднекрасовское", а в теории - основу этого "преднекрасовского".

Принцип "литературной конвергенции" очень важен для исследования типологии стилей. Однако, заимствованный из лингвистики, из бодуэновской теории языка, этот термин лишен у Тынянова необходимой точности. Он не столько аналитичен, сколько субъективно-изобразителен, иногда, быть может, даже каламбурен. Например, в статье "О Хлебникове" Тынянов писал: "В самые ответственные моменты эпоса - эпос возникает на основе сказки. Так возникла "Руслан и Людмила", определившая путь пушкинского эпоса и стиховой повести XIX века, так возник и демократический "Руслан" - некрасовское "Кому на Руси жить хорошо". Любопытно, что, по словам Тынянова, "поэзия Катенина, вызывая оживленные нападки в 15-х и 20-х годах, к 30-м годам - мертвое явление". Но она оставила некоторый след в творчестве Пушкина. Например, Катенин борется за "строфу, нужную для высокой эпопеи (октаву)". В пушкинском "Домике в Коломне" нашла отражение полемика по этому вопросу. Пушкин вполне сошелся с Катениным в принципах построения самой октавы. Вообще же литературная деятельность Катенина при подходе к ней с флангов "романтизма" и "классицизма" кажется противоречивой. Будучи назван "романтиком" за свои "простонародные" баллады, он в 20-х годах становится в общем сознании "классиком" и ведет литературные войны с "романтиком" А. Бестужевым и "романтической шайкой". Сам же Катенин признавал деление поэзии на две, на классическую и романтическую, разделением совершенно вздорным, ни на каком ясном различии не основанном.

Вершинный пункт деятельности младоархаистов - первая половина 20-х годов. Во второй половине этого десятилетия литературная конъюнктура изменяется. Происходит фактическое уничтожение ядра младоархаистического движения: в 1822 г. выслан из столицы Катенин, 1825 г.
– год гражданской смерти Кюхельбекера, 1829 г.
– год смерти Грибоедова.

Пушкин в борьбе младших архаистов с младшими карамзинистами занимает не всегда и не по всем вопросам одно и то же место. Его позиция - очень сложная. До 1818 г. Пушкин может быть назван правоверным арзамасцем карамзинистом. 1818 г.
– год решительного перелома и наибольшего сближения его с младшими архаистами. К этому времени карамзинистская языковая культура оказывается накануне кризиса. Происходит распад "Арзамаса" - этой своеобразной формы карамзинистского литературного общества. Это - годы работы Пушкина над "Русланом и Людмилой", поисков большой эпической формы. По мнению Тынянова, здесь на поэтический язык Пушкина, на его простонародность и "грубость" оказала влияние практика Катенина, просторечие его жанра "русской баллады" - "Ольги". Полемика вокруг "Руслана и Людмилы" как бы повторила полемику вокруг "Ольги" Катенина. Конечно, в этом утверждении есть сильное преувеличение. Поэтический стиль "Руслана и Людмилы" гораздо сложнее, синтетичнее, но какая-то доля истины в этой гипотезе Тынянова есть - Пушкин вышел за пределы карамзинской традиции. Недаром Кюхельбекер в 1843 г. писал в своем дневнике о "Руслане и Людмиле": "Содержание, разумеется, вздор, создание ничтожно, глубины никакой. Один слог составляет достоинство Руслана, зато слог истинно чудесный". Однако от Катенина Пушкин мог взять лишь общую тенденцию к демократизации слога. В связи с изменением своих поэтических позиций Пушкин остро ставит вопрос о необходимости решительного пересмотра взглядов на романтическую и классическую поэзию применительно к русской национальной литературе и связывает вопрос о романтизме с вопросом о новых жанрах (прежде всего "романтической поэмы" и "романтической трагедии") и о смещении старых жанров новыми формами.

В течение 20-х годов борьба Пушкина с литературной культурой карамзинизма усиливается и углубляется. Характерно письмо П. А. Плетневу о "Борисе Годунове": "Какого вам Бориса и на какие лекции? В моем Борисе бранятся по-матерну на всех языках. Это трагедия не для прекрасного полу".

Пушкин глубоко вникает в разные формы и жанры просторечия, он увлекается "прелестью нагой простоты" как одной из основ нового национально русского стиля.

Придавая большое значение влиянию катенинской практики и теории на творчество Пушкина, Тынянов должен был признать: "Но все же между Пушкиным и Катениным пропасть и это пропасть в той стиховой культуре, которою владеет Пушкин и которую обходит Катенин... Пушкин различает принципы языка и самую литературную культуру". Он влил в литературную культуру карамзинизма враждебные ей речевые и стилистические черты, почерпнутые из архаистического направления. Он сам себя называл "скептиком" в литературе. Ему были ясны стилистические неудачи архаистов. По мнению Тынянова, в пушкинском "Подражении Данту" можно видеть сознательное пародирование катенинских переводов из Дантова "Ада". Характерно поэтическое состязание между Катениным и Пушкиным (у Катенина "Элегия" - 1829 г., "Старая быль" 1828-1829 гг., "Посвящение"; со стороны Пушкина - "Ответ Катенину"; вероятно, и "Анчар"). Оно подробно и глубоко освещается Тыняновым. Но едва ли соответствует пушкинскому замыслу такое обобщение Тынянова: "Моцарт" был "поэтом", которого Пушкин противопоставлял катенинскому Евдору и "старому русскому воину", превращенному им в Сальери". Анализ развития пушкинской поэтики на фоне литературного взаимодействия Пушкина с Катениным не отражает всего многообразия стилей великого поэта.

Кюхельбекер, его жизнь, творчество, отражения его облика и его поэзии в сочинениях Пушкина рассматривались в нескольких историко-литературных исследованиях Ю. Н. Тынянова. В работе "Архаисты и Пушкин" эти вопросы еще не нашли такого всестороннего изучения и освещения, как в последующих публикациях Тынянова. Кюхельбекер, как и Катенин, был новатором, с самого начала он не пошел за господствующими литературными течениями. В продолжение всей своей литературной деятельности Кюхельбекер пытается прививать "новые формы"; каждое свое произведение он окружает теоретическим и историко-литературным аппаратом. Так, своим "Ижорским" он хочет внести в русскую литературу на новом материале форму средневековых мистерий; в Сибири он пишет притчи силлабическим стихом, отказываясь от тонического. На Кюхельбекера имел громадное влияние Грибоедов. В 1820-1821 гг. Кюхельбекер открыто примыкает к "дружине" Шишкова, увлекаясь красотами библии и библейскими образами. Литературным знаменем Кюхельбекера становится Державин. Он - сторонник высокой лирики, особенно жанра оды. В статье "О направлении нашей поэзии, особенно лирической, в последнее десятилетие" ("Мнемозина", 1824, ч. II) Кюхельбекер свои пародические характеристики элегического стиля конкретизирует указаниями на Жуковского. Он резко критикует язык карамзинистов, "небольшой, благопристойный, приторный, искусственно тощий, приспособленный для немногих язык". Он стоит за самобытность русской национальной поэзии. Для Кюхельбекера "романтизм" синоним "народности".