Пушкин и его современники
Шрифт:
** "Невский зритель", 1820, апрель. Из Рима. Письмо 9, стр. 41
*** Ср., например, отзыв - "Благонамеренный", ч. XIX. СПб. 1822, № 36 30, стр. 398-399.
Еще в лицее Кюхельбекер - осмеиваемый поэт лицейского круга; при этом он проявляет самостоятельность литературных взглядов - таковы опальные имена Шаплена и Шихматова, авторов осмеянных эпопей, в его лицейской тетради. Из двух литературных антагонистов - Жана-Батиста Руссо и Вольтера - тогда как Вольтер и своим литературным методом - "остроумием" ("седой шалун") и даже самой позицией поэта ("Фернейский злой крикун") становится в лицее руководящим именем для Пушкина, "изгнанник", автор "псалмов" Жан-Батист Руссо оказывает влияние на Кюхельбекера; а скоро идейным руководителем его становится Жан-Жак Руссо. Еще в лицее Кюхельбекер изучает восточные литературы.
Таким образом влияние Грибоедова было
Этот "переход" был воспринят друзьями и соратниками Кюхельбекера как подлинная литературная измена. Таково увещание в письме Дельвига, в исходе 1822 г., таково же и большое письмо В. Туманского от 11 декабря 1823 г., представляющее собою подлинный литературный манифест "прошлых друзей" Кюхельбекера.
Друзья упростили факт. Обращение к библии, к библейским сюжетам под влиянием Грибоедова было связано с переменой взгляда на позицию и задачи поэта и на литературные жанры (поэт-пророк; изгнание элегии; попытка восстановить гражданскую оду).
В качестве реальных опасностей, которые грозили поэтической практике нового направления, под обстрел друзей был взят осмеянный карамзинистами шишковец Шихматов, запоздалый автор эпопеи о Петре (наиболее уязвимый пункт новой литературной теории Кюхельбекера), и библия как опасность религиозного направления поэзии, опасность "превращения муз в церковных певчих".
Таков смысл писем Дельвига и Туманского. Между обоими письмами к Кюхельбекеру - Дельвига и Туманского - разительное сходство не только во взглядах, но и в самом стиле писем. Дельвиг пишет: "Ах, Кюхельбекер! сколько перемен с тобою в два-три года!.. ...Так и быть! Грибоедов соблазнил тебя, на его душе грех! Напиши ему и Шихматову проклятие, но прежними стихами, а не новыми. Плюнь и дунь и вытребуй от Плетнева старую тетрадь своих стихов, читай ее внимательнее и, по лучшим местам, учись слогу и обработке..." [32]
Туманский в письме своем пишет: "Какой злой дух, в виде Грибоедова, удаляет тебя в одно время и от наслаждений истинной поэзии и от первоначальных друзей твоих. ...Умоляю тебя, мой благородный друг, отстать от литературных мнений, которые погубят твой талант и разрушат наши надежды на твои произведения. Читай Байрона, Гете, Мура и Шиллера, читай кого хочешь, только не Шихматова".
Письмо Дельвига написано в исходе 1822 г. из Петербурга, письмо Туманского - в декабре 1823 г. из Одессы, где был в то время Пушкин. Между Дельвигом и Пушкиным в 1822-1823 гг. шла оживленная переписка, до нас не дошедшая. Совпадение не только литературной позиции, но и стиля писем поэтому характерно. Характерно оно потому, что не обнаруженным до сих пор соавтором письма Туманского к Кюхельбекеру был Пушкин.
Письмо Туманского в числе некоторых других документов, переданных в 1875 г. редактору "Русской старины" М. И. Семевскому дочерью Кюхельбекера Ю. В. Косовой, было напечатано в "Русской старине" (1875, июль, стр. 375).
За исключением чисто текстологических небрежностей, да еще внедрения перевода иностранных слов в самый текст, письмо напечатано в общем правильно: без урезок и искажений. Оно неоднократно перепечатывалось (например, в сочинениях В. И. Туманского, под редакцией С. Н. Браиловского, 1912, стр. 252- 253).
И, однако, при первом напечатании письма редактор не заметил, что авторское примечание к первой фразе письма, помещенное внизу страницы, написано рукой Пушкина и подписано латинским Р.
– а при позднейших перепечатках никто не догадался, что только Пушкину оно и могло принадлежать. Письмо сохранилось среди бумаг Кюхельбекера. Даем текст по рукописи:
"11 декабря 1823 Одесса.
Спасибо тебе, друг мой Вильгельм, за память твою обо мне: я всегда был уверен, что ты меня любишь не от делать нечего, * а от сердца. Два поклона твои в письме к Пушкину принимаю я с благодарностью и с мыслию, что нам снова можно возобновить переписку, прекращенную
* Citation de mon nouveau poиme. Suum cuique. P.
Я должен бы сказать теперь несколько слов о себе, но для этого нужно длинное письмо, а я боюсь утомить тебя описанием перемены в моем положении и в моих мыслях. Мне здесь хорошо: у меня довольно знакомых и мало времени для скуки и бездействия. Часто вспоминаю прошедшее: освещенное солнцем молодости, оно имеет для меня одни приятности. Жером и Фанни, ты и мадам Смит, Лимперани и Агнеса, как лица занимательного романа, оживляют мои уединенные мечты. Быть может, и муза посещает иногда старого своего друга но я стараюсь уже сохранять в тайне эти свидания. Прощай, милый друг, пиши ко мне, особливо о твоих похождениях в Грузии, и верь дружбе твоего неизменного
Туманского.
Поклонись за меня хорошенько нашему умному Вяземскому и ученому Саичу! Да пожалуйста, не приправляй писем своих французскими фразами".
Письмо написано на четырех страницах тонкой почтовой бумаги. Чернила письма за исключением примечания выцвели настолько, что местами с трудом поддаются чтению. Примечание, рукой Пушкина, написано густыми чернилами. Следовательно, оно написано либо в другое время, либо в другом месте. Вместе с тем письмо представляет собою образец чистовика, с полным отсутствием зачеркнутых мест, поправок и т. д. Письмо - столь сложное и важное по затронутым вопросам, столь литературное по стилю - не могло быть написано сразу без единой помарки и, по-видимому, на деле является чистовиком, которому предшествовал черновик. Об этом свидетельствует и вторая страница письма. Строки 3, 7, 11 -15 сверху на ней написаны по счищенному (соскобленному ножом?) тексту. Подчистка такого рода в приятельской переписке заставляет думать о том, что письмо составлялось сугубо тщательно и осторожно. Вместе с тем письмо по тону резко. Таким образом, приходится считать эту самую резкость обдуманной.
Знаменательная фраза: "Горькую чашу мы пьем! Теперь бы время было соединиться узами таланта и одинаких правил, дабы успеть еще спасти народную нашу словесность".
Туманский известен как поэт-элегик, как приятель Пушкина в одесский период его жизни; менее известны отношения его с целым рядом декабристов: Бестужевым, Пестелем, Рылеевым. * Кюхельбекер встретился с Туманским во время своего заграничного путешествия - в Париже, и они вместе вернулись в Россию. В рукописном листке Кюхельбекера с краткой записью парижских встреч и событий особо отмечен Туманский 19/7 апреля 1821 г. (Кюхельбекер приехал в Париж 27/15 марта). Пребывание Кюхельбекера в Париже в бурный год революционных актов, насыщенный политической и литературной жизнью, заслуживает особого рассмотрения. Путешествие не только оказало глубокое влияние на него, но и создало Кюхельбекеру совершенно особую роль посредника между литературными и общественными идеями "Вольного общества любителей российской словесности" и радикальными литературными парижскими деятелями, группирующимися вокруг Бенжамена Констана. (О характере "Вольного общества" см. предисловие Ю. Г. Оксмана к "Стихотворениям Рылеева" под его ред., "Библиотека поэта", 1934 г.)