Пушкин
Шрифт:
Новый стиль мировой поэзии всегда зорко учитывался Пушкиным. Но в его разработке поэт шел своим путем. Так неожиданный тон «шутливого» Байрона превратился под его пером в живую и острую хронику русской современности, исполненную «холодных наблюдений» и скрытой печали.
Но шутливая венецианская поэма была подготовкой к «Дон-Жуану», произведению «безгранично гениальному», по выражению Гёте. Байрон выковал в нем новый могучий жанр — роман в стихах, неисчерпаемый по своим возможностям, богатству тематики, разнообразию мотивов, стиховых интонаций и разговорных стилей. Пушкин с обычной зоркостью высоко расценивает этот новаторский вид эпопеи и смело приступает к его разработке: намеченное и начатое весною 1823 года произведение «не роман, а роман
Это определение поэта было принято и передовой критикой. «Форма романов вроде «Онегина», — писал Белинский, — создана Байроном». Пушкин не имел возможности явить в тогдашнем русском романе тот беспощадный суд над историей и современностью, который так полновластно вершил творец «Дон-Жуана» и «Беппо». Его гордому мятежу не могло быть места в поэме «о России для России». Но манера рассказа, смесь прозаических и поэтических элементов, отступления и присутствие автора в своем творении — «все это есть дело Байрона».
Всеобъемлющему характеру «Евгения Онегина» чрезвычайно способствовала тонкая и мудрая стиховая система поэмы. Замкнутые и расчисленные строфы, полные внутренней динамики и предельно завершенные, вбирающие жизнь во всех контрастах и выражающие ее с абсолютной точностью и гармонией, — такой совершенный инструмент поэтического слова придал роману цельность неразрывного цикла небольших внутренне связанных и строго оформленных стихотворений. Органическая связь этой законченной формы с образами и фабулой «Евгения Онегина» создала художественное целое исключительной монолитности и законченности.
Так, «шуточное описание нравов» выросло в широкую картину целого общества на поворотном этапе его развития. От сатиры на современного скептика, на дворянскую Москву и великосветский Петербург Пушкин шел в своем романе к внутренней драме героя и эпохи.
Вот почему роман тревожных исторических отзвуков и глубоких лирических признаний вошел в русскую жизнь и оказал неотразимое влияние на последующую литературу. «Евгений Онегин» дал верный творческий метод будущим изобразителям культурной России в ее характерных идеологических представителях. «Герой нашего времени» и «Рудин», «Обломов» и «Анна Каренина» продолжают в новых условиях проблематику Евгения и Татьяны. Запечатленные бессмертными пушкинскими ямбами, эти первые образы героя с богатым интеллектом и девушки с героической душою вызвали к жизни целую плеяду знаменитых типов великого русского романа, завоевавшего мир.
VIII ПОЭТ-МАСТЕР
1
К этому времени окончательно сложился в уверенную систему рабочий метод поэта. В творческой лаборатории Пушкина все отличалось крайнею простотою средств и предельной энергией действия. Он любил ясно видеть свою «натуру» и собирать на месте впечатления для своих зарисовок. Вот почему он так широко ввел «дорогу» в свою поэтику. Его южные поэмы писались на Кавказе, в Крыму, Бессарабии; «Борис Годунов» — среди древних памятников Псковщины; главы «Евгения Онегина» — в столицах, деревне, Одессе; «История села Горюхина» — в Болдине; «Медный всадник» — в Петербурге; «Капитанская дочка» — в результате объезда автором Поволжья и оренбургских степей.
В основу творческой работы ложились пристальные изучения этнографии, народной поэзии, пейзажа и быта, исторических и литературных памятников, живых преданий и устных свидетельств. Национальные песни юга, бунтарский и бытовой фольклор, летописи и военные реляции — все это щедро служило воображению и художественному слову. В тридцатые годы этот обширный материал дополнялся рукописным наследием прошлого — подлинными государственными актами, следственными протоколами, перепиской знаменитых деятелей, записями старинных канцелярий — особой немой и немолчной жизнью запыленных архивов, стерегущих тайны и трагедии прошлого. Сам Пушкин указывал в тридцатых годах на этот новый документальный принцип создания романического образа:
Вот почему, архивы роя, ЯИменно так, на фоне недавнего прошлого, запечатленного в плотных пачках официальных записей, создавались характеры Гринева, Швабрина, капитана Миронова и самого Пугачева.
От показаний жизни и свидетельств источников Пушкин обращался к составлению планов своего будущего создания. Он любил их краткими, четкими, динамичными. Обычно в немногих терминах намечается линия действия, ход событий, движение фабулы. Устанавливаются лишь главнейшие вехи рассказа, но с предельной выразительностью. Несколько слов почти алгебраически выражают сложную драму в ее полном развитии и завершении. Десятком резких черт спланирован весь «Кавказский пленник»: «Аул. Пленник. Любовь. Бештау. Черкесы. Пиры. Песни. Воспоминания. Тайна. Набег. Ночь. Побег». Так же лаконична программа второй южной поэмы: «Гарем. Мария. Гирей и Зарема. Монах. Зарема и Мария. Ревность. Смерть Марии и Заремы. Бахчисарайский фонтан». Таковы же планы «Цыган», «Гавриилиады», «Дубровского», «Капитанской дочки». Дается как бы кривая сюжетного развития в ее основных и главных изломах. В сжатой формуле концентрируется целый мир страстей, преступлений, подвигов, страданий и смерти. Трудно представить себе больший лаконизм при высшем трагизме. Недаром Пушкин выразил свое размышление об этой подготовительной стадии творческого труда в знаменитой записи: «единый план Ада есть уже плод высокого гения».
Создание величайшего поэта средневековья не случайно названо Пушкиным. Он горячо любил и превосходно знал всю мировую поэзию. Он высоко ценил «Скорби» Овидия, хроники Шекспира, эпиграммы Вольтера, поэмы Байрона. Он дал свои вариации на «Божественную комедию» и «Фауста». Он создал бессмертное двустишье об «Илиаде». Великие поэмы, эпос и драмы всех времен и народов находились в его мастерской, как слепки с античных статуй в студии художника. Поэтическое наследие веков и наций было по праву принято гениальным русским поэтом. Признавая великое значение классических образцов, он стремился достигнуть в своем искусстве их испытанного веками совершенства. И в процессе упорного труда, окрыленный своими светлыми вдохновениями, он достигал этой цели и нередко легко и радостно поднимался над ней на новую высоту.
«Есть высшая смелость. Смелость изобретения, создания, где план обширный объемлется творческой мыслью», — писал Пушкин в 1827 году; таковы, по его мнению, величественные шедевры мировой поэзии. И в этом именно сказался основной конструктивный закон поэм, трагедий, романов Пушкина. Высшему подъему его творческой мысли всегда соответствовали просторы плана и смелость замысла.
Но это не давалось даром. Кабинет писателя был превращен в библиотеку. Собрание книг на шести языках по литературе, филологии, истории и государствоведению служило поэту в его творческой работе. Пушкин в своем стремлении к законченности и гармонии не знал предельной черты. Его рукописи, испещренные бесчисленными дополнениями и вариантами, представляющие подчас сплошную сетку перечеркнутых строк, непререкаемо свидетельствуют о беспримерной воле поэта-мастера воплотить представший ему образ во всей его силе, чистоте и стройности.
Начальный автограф поэмы о Тазите представляет собой ряд зачеркнутых стихов, от которых сохранилось лишь несколько слов. Их сменяют первые наброски, написанные необычным для пушкинских поэм размером — хореем («Не для тайного совета, не для битвы до рассвета, не для встречи кунака…»). Эти черновики приобретают понемногу энергию и краски, видоизменяются в своей оркестровке и выливаются, наконец, в превосходную, подлинно пушкинскую строфу, полную движения и драматизма:
Не для бесед и ликований, Не для кровавых совещаний, Не для расспросов кунака, Не для разбойничьей потехи Так рано съехались адехи На двор Гасуба старика.