Пушковое царствие
Шрифт:
Наконец, когда все уже расселись, я увидел приближающуюся Ольгу. Та показала мне, чтобы я вышел из-за стола, и пошёл за ней. Так я и сделал. Когда вошли в сарай, она остановила меня, и вопросительно подняла бровь:
— Где кот? — спросила она.
— Сидел возле гроба, как велела. После, когда мы уезжали, я в туалете его запер. Когда вернулись, открыл, выпустил. Что не так? — спросил я.
Ольга ничего не сказала, а молча расстегнула мне рубашку, и сняв полотенце, забрала Марусю. Та начала пищать недовольно, а я с облегчением вздохнул, и сдёрнул с себя полотенце. И тут же застонал. Ольга внимательно осмотрела кожу,
— Хорошо всё, Дима. Молодец ты, да ещё какой. Никогда подобного ещё не видела, ты первый у меня такой — сказала она.
— Может всё-таки объяснишь мне, что происходит? Или я начну думать, что с ума схожу.
— Вечером, когда народ с помина проводишь, баньку истопи. Друзья с тобой попарятся, и ты их попроси в предбаннике мазь тебе достать, специальную, на верхней полке лежит. Баба Нюра её сама делала. Она рубцы тебе вмиг уберёт, и зуд прекратиться. А про всё остальное не время спрашивать, иди к людям, нехорошо и долго стоим — сказала она и вышла из сарая. Я опять молча подчинился, и ничего больше не спросил. Зачем это делать? Всё равно не ответит, только нервы себе испорчу.
Поминали бабу Нюру долго и умеючи. До «песняков» дело дошло. Пели конечно «чёрный ворон», но это делали со вкусом. Потихоньку смеялись, разговаривали и делились последними новостями. Для них для всех мы были городскими «однодневками», и не особо в свой круг пускали. Да мы и не рвались в этот круг втискиваться. Нам не место здесь было, чувствовали и понимали это. Но привыкли, если честно. Детдомовские ребята — это особая «каста» ненужных людей. На нас печать такая стояла. Незримая, но очень крепкая. Не нужен мамке — никому не нужен. Так распорядились «небеса». А про них роптать ни к чему. Прими как должное, и не жалуйся. Вот мы и привыкли к себе не приближать никого. Выпили, поели и Олег с Павлом и Серёгой пошли прилечь немного. Устали, надо думать. Я остался за столом, чтобы следить за всем, как велено. Это теперь мой дом, и хозяин здесь я. Соседи потихоньку ко мне начали с расспросами приставать, да разговаривать про планы мои. Объяснил им, что в планы входит «осесть» в посёлке их. Наверняка электрики и здесь пригодятся. Дом не буду бросать, хозяйство тоже. Когда всё объяснил, народ за столом начал мне дружбу предлагать. Я соглашался, соседи всегда должны быть рядом. Так положено, да и не скучно.
Вечер подходил к закату, и пора было прибираться. Женщины быстро убирали со стола, мужчины допивали водку под пироги. Несмотря на мрачный повод, предстоящая ночь не внушала никаких опасений или страхов. Всё было так, как и должно было быть. Хороший человек была баба Нюра, и помянули её хорошо. Когда калитку за народом закрыли, пошли в баньку. Тут то я своим рубцы и показал. Олег как увидел, аж к двери попятился.
— На кой ляд ты это полотенце на себя нацепил? Можешь мне сказать? — спросил он.
— Могу, велено так было — ответил я.
— Кем велено? — спросил Серёжа.
— Ольгой, которая мне Ваську с Маруськой отдала — снова ответил я.
— И чего, вот так вот просто нацепил, раскрасился до инфекции, и не расспрашивал ни о чём? — спросил Павел.
— Нет, не нужно расспросов устраивать ей. Бесполезно. Велено было полотенце одеть, и котёнка в кармашке держать. Вот так два дня и проходил. Достаньте мазь на верхней полке. Ольга сказала, баба Нюра сама её делала. Намазать надо, когда помоюсь — ответил я и пошёл купаться. Когда все попарились, нашли мазь, и намазали меня всего. Действительно, зуд прошёл мгновенно, и болеть перестало.
После баньки, всех клонило в сон. Пора было укладываться на боковую. Маршрутный автобус отходил из посёлка в семь утра, мужики собирались на нём уехать по домам. Мне не было в этом необходимости, я твёрдо решил, что останусь здесь. Как увольняться, и как продавать квартиру, это уже другой вопрос. Но жить я хочу именно здесь. Город не привлекал меня никогда, и вдруг мечта о собственном доме — развернула свои объятия. А значит, всё правильно. Да и баба Нюра была бы счастлива, что за её хозяйством кто — то присматривает. Не зазря же всё мне оставила. Значит — так тому и быть. Остаюсь. С этими мыслями, я и лёг спать.
Глава № 4
Проснулся я от странного чувства, что на меня кто — то смотрит. Вроде и открывать глаза не охота, а приходится, потому что неуютно от взгляда. Я чуть приоткрыл левый глаз, и оценил обстановку комнаты. Точно, так и есть. На меня смотрели два огромных голубых глаза. Васька сидел на моём плече, и усатой мордочкой тыкал мне в нос, пытаясь привлечь внимание. Я схватил этого малыша за шкирку, и спустил на пол. «Разбудил всё-таки, мохнатик» — подумал я и пошёл на кухню. И там картина красивейшая нарисовалась. Маруська моя сидела на столе, и доедала листок бумаги. Схватив и эту шкурку белую за ту же шкирку, снова опустил на пол. Сел на табурет, начал читать листок недоеденный: «Дима, беспокоить не стали, уехали. Друзья.»
Я грустно опустил голову. «Ну вот я и один, хотя никогда этого не боялся. А тут как-то не по себе. Место пока мной плохо обжитое» — думал я и грустил, глядя в окно.
— Интересно, а нас в расчёт я так понимаю никто не берёт? — проговорил мягкий голос рядом с моим ухом. Я подпрыгнул, резко вскочил и развернулся всем телом, чтобы охватить взглядом кухню. Никого.
— Кто здесь? — на всякий случай спросил я.
— Чего кричишь? Испугался что ли? Не бойся, это мы — снова сказал голос. Я обошёл весь дом, и даже заглянул в сарай. Никого. «Кто интересно со мной разговаривает? Рехнулся я что ли, в сорок лет?» — думал я.
— Сядь иди, Дима. Надоело смотреть, как ты мечешься по хате. Если в руки себя не возьмёшь, я по-другому объяснять буду — снова прозвучало у меня в голове. Я сел на табурет на кухне, и уставился на котят, которые сидели на столе. Маруся лизала лапы после завтрака, а Вася просто молча наблюдал, как я бегаю по дому, и мирно подёргивал ушами. Я сел на табурет, и уставился на котят. Такие милые и пушистые, они быстро успокоили моё разбушевавшееся сердце. Смотрел как они занимаются утренним туалетом, и даже решил выпить чаю. Когда встал из — за стола, голос опять сказал мне:
— Дима, я же сказала, сядь.
Тут я и «похолодел». Вернее, «оцарапнулся». Три тонкие полоски проявились на моём голом плече, из которых сочилась кровь. Я сел на табурет, и резко понял, кто со мной разговаривает.
— Вот зачем до крайности доводить, Дима? Мы с братом обидеть тебя не хотели, так что прости нас. Но ты же сейчас ищешь «голос», и нам приходится вот так тебя «усмирять».
Я тряхнул головой, и уставился на котят. А они смотрели на меня и молчали.
— Чего молчим теперь, белокурые? Давайте, говорите, раз уже мне в башку залезли — сказал я и погладил Маруську.