Пушковое царствие
Шрифт:
— Не знаю, как назвать, не думал совсем, — начал я оправдываться, — событий хватало, вот и времени не нашёл. Может подсобите с именами?
— Чего тут думать, — подхватил беседу Олег, — Маруська да Васька, вот и все имена. По-моему, они чисто русской породы, «кряжского разлива», так сказать. Вот и назовём их по-русски.
На том и порешили. Выпив по ещё одной рюмке, начали укладываться на боковую. Мне тяжело было на душе, тревожно. Поэтому уложив друзей, вышел на крыльцо, в небо глянуть. На телефоне отражалось время: 00:15. Я удивился, что так поздно уже, и собрался идти в дом, но тут зазвучала мелодия. Посмотрев на дисплей, увидел незнакомый номер. Я ждал этого звонка, и боялся его, но брать трубку нужно:
— Алло, — сказал я осипшим от тревоги голосом, — кто это?
— Здравствуйте, это вас беспокоит из кардиологического отделения районной больницы № 7. Анна Владимировна Хмельницкая кем вам
— Я наследник не родственных связей, так она решила — ответил я.
— Поверенный значит? — снова спросила женщина.
— Можно и, так сказать. Что — то случилось?
— Да, умерла Анна Владимировна. Тридцать минут назад, не приходя в сознание. Обширный инфаркт, и операция не привела к выздоровлению. Мои соболезнования. За телом завтра приезжайте, после обеда. Центральный морг — сказал голос и нажал отбой. Я стоял как вкопанный, не зная, куда себя деть. Ведь догадывался, что так будет, но верить не хотел. На крыльцо вышел Олег. Прикурил сигарету, и внимательно на меня посмотрев, сказал:
— Дима, ты давай, не раскисай. Мы тебя хорошо знаем, ты мужик сердобольный. Услышали, что по телефону говоришь, так и поняли, что баба Нюра умерла. Когда забирать?
— Сегодня уже, после обеда. Как это всё делается то? — спросил я у друга.
— Сообразим завтра, не дрейфь. Идём ещё накатим, за упокой души её. И спать. Тяжёлый день предстоит нам всем.
Когда вошли в дом, я поискал глазами котят. Они стояли оба в сенях и смотрели своими огромными глазами прямо на меня. Я взял одного и другого и прижав их к своему лицу, тихо заскулил. Маруся слизывала мои слёзы со щёк, а Васька изо всех сил кусал мне нос, чтобы я не расстраивался, и обратил на него внимание. Они успокаивали меня своим писком и подвижной вознёй на моих ладонях. Друзья повставали со своих лежанок, и пошли разогревать ужин. Спать уже невозможно было, нужно готовиться к похоронам. Никто в упор не знал, как это делается, но на то мы и мужики, что знаем телефоны проверенных жизнью женщин. Поэтому друзья пошли звонить своим жёнам, а я решился на поздний звонок Ольге. Она взяла трубку с первого гудка:
— Дима, отмучилась баба Нюра? — спросила она.
— Как ты и предположила, случилось — ответил я.
— Я не предполагала, я знала. Усвой наконец и прими во мне правду эту. Про мой завет помнишь?
— Да, девочку возьму с собой везде. Помню. Только всего остального не знаю. Поминки там, похороны.
— За это не бойся. Соседка у бабы Нюры есть, через забор, иди сейчас туда. У неё крыльцо синим цветом выкрашено, не ошибёшься. Они подругами всю жизнь были, поэтому поможет тебе. Она женщина добрая, всему научит и участие примет в похоронах. Ей баба Нюра очень доверяла. И Маруську сейчас молоком не пои. Она котлет объелась, плохо будет. Маленьких неправильно кормишь, они начнут дорогу к «истокам» забывать, а этого делать им нельзя. Давай, держись, я приду завтра — сказала она и нажала отбой.
Второй раз за вечер я стоял «столбом». «Откуда она узнала, как я кошку назвал?» — думал я и продолжал пялиться в забор. Потом мысленно пнул себя под зад, и пошёл к соседке с синим крыльцом.
Глава № 3
Потом как-то завертелось всё, я и не понял половину. Моя задача состояла в оформлении документов и держание «марки» на лице. Маруся, которая у меня всё время была за пазухой, действительно вела себя тихо, как Ольга и обещала. Но вот я неимоверно страдал от её сидения там. У меня чесалось абсолютно всё. Живот, грудь, нос и даже пупок. Где бы я ни был, везде меня преследовал этот зуд. Но я терпел. Только позже, когда из морга привезли бабу Нюру, и я появился в доме, Ольга, которая уже пришла помогать моим друзьям и соседке с похоронами, взяв меня за руку, отвела в сарай, прихватив с собой льняное полотенце с кухни.
— Дима, ты чего растяпа какой. Совсем жизни не знаешь? — спросила она.
— Чего сердишься, Ольга? — обиделся я и засопев, почесал свой живот, — я что, каждый день с кошкой на животе по моргам гуляю по-твоему? Я вспотел весь, и мокрый до трусов, а мне с ней ещё два дня так ходить. Объясни по-человечески, зачем такой обряд нужен? Может хватит с нас мучений? И Маруське плохо, и мне. Дай отдохнуть.
— Нельзя никак, ты чего — начала суетиться Ольга и как-то странно начала себя вести. Схватила меня за край рубашки, потянула её вверх. Маруська вывалилась ей на ладони и обиженно замяукала. Та, недолго думая, обмотала мою талию льняным полотенцем, сделав такой незаметный кармашек, в котором только котёнок и мог поместиться. Туда и засунула Маруську. Я испытал облегчение. Полотенце приятно охладило кожу, и жара от кошки перестала жечь мне живот. Поблагодарив Ольгу, и не получив ни одного внятного ответа на все мои вопросы, я вздохнул, и пошёл в дом.
Деревенские женщины, которые суетились на кухне, мне показались очень уверенными в себе, и знающими, что где лежит. Не спрашивали ни о чём, а потихоньку разговаривали, расспрашивая про блюда, которые готовились на помин. Одна жарила блины, другая, достав мясо из холодильника, судя по запахам со сковородки, готовила гуляш. Третья мыла посуду, и следила одним глазом за огромной кастрюлей, в которой закипала вода. Я наблюдал за этим мирным процессом, и потихоньку приходил в себя. Баба Нюра на двух табуретках уже лежала в гробу, одетая в исподнее, и выглядела, как разукрашенная кукла. Я её не узнавал, и сидя возле гроба, тихонько клевал носом. Мои друзья суетились во дворе, колотили столы и скамейки из всего, что попадалось им на пути. Мы, детдомовские, жизнь знали со всех сторон, особенно с бытовой её стороны, и руками работать умели. У меня была своя «миссия», и я должен был её исполнить. Жарить на кухне не мог, колотить столы и скамейки тоже, и вообще, чувствовал себя совершенно не нужным в этих всех суетливых поминальных делах. Поэтому смирившись с ситуацией, просто охранял гроб и качал головой на все приветствия со стороны соседей, которые приходили семьями, чтобы посмотреть на усопшую, и так сказать, проводить её в другой мир.
Ольга периодически приходила за мной, разматывала полотенце, забирала Маруську, чтобы она могла посикать и покакать, а также поесть. Меня в этой ситуации никто не спрашивал, хочу ли я того же, что и котёнок. Поэтому я терпел, а она очень даже хорошо на мне пристроилась.
Прошёл этот день быстро, шумно и продуктивно. Ночью, усталые мужики сели за свежеструганный стол, и тихонько переговариваясь, курили в звёздное небо. Женщины принесли закуску и щи, заставили их поесть и выпить. «Спать не придётся, значит нужно сытно поесть и выпить, чтобы продержаться на ногах» — говорили они. Друзья мои как могли держались. Поели, выпили и легли на траву, рядом с домом, принеся из сарая соломы для тепла. Полежать, чтобы спина не «заломила». Я сидел возле гроба как приклеенный, и, по-моему, даже не моргал. В отличии от них, я вообще ничего не делал, и совершенно не устал. То поправлял на бабе Нюре платок, то иконка вдруг «поехала» на шёлковых лентах, то тапочек белый оказался снятым. Я за порядком следил, и дремал. Дремал и следил. В итоге, крепко заснул возле гроба, вместе с Маруськой, которая меня убаюкивала сытым урчанием. Проснулись мы с ней, когда соседский петух пропел песню свою утреннюю. Васька лежал у меня в ногах, а Маруська пыталась выбраться из полотенца, намекая мне, что сейчас она будет писать прямиком мне на живот. Я сам развязал полотенце, поставил её на землю и проследил за её утренними делами. Когда она закопала своё «сокровище», я взял её в ладонь, и засунул в кармашек полотенца.
Вышел на двор, вздохнул утренний воздух. Предстоит сегодня на погост бабу Нюру отнести, да проследить за всем. Напоить, накормить, и проводить всех. Я чувствовал в себе некую хозяйскую «нотку». Она всё хозяйство на меня оставила, помнила всегда, что я есть. И я вдруг размечтался. Как буду за курочками и петухами ухаживать, хрюшек заведу, кроликов. И так хорошо мне стало, что аж стыдно. Был «голь перекатная», и вдруг хозяйство мне на плечи легло. Десять соток, дом возле леса. И совершенно непонятные две особи белого цвета, кстати, тоже теперь в моём ведомстве. «По ходу, нужно увольняться с работы» — думал я. Пока суть да дело, думал и рассуждал про себя, народ начал подтягиваться к дому. Я снова, по приказу Ольги, сел возле гроба. Думать, почему ей подчиняюсь, было некогда. Хотелось одного. Чтобы всё закончилось, и я смог снять ненавистное мне полотенце, и наконец выпустить Маруську на волю. Она конечно милейшее создание, но как же жарко от её тельца.
Приехал автобус, загрузили гроб. Родственников у неё не было, поэтому соседи и мы, вот в весь похоронный эскорт. Привезли на кладбище, соседки поплакали, я тоже чуть — чуть глаза намочил. Больше нельзя было, иначе друзья мои уж больно подозрительно на меня смотрели. С детства «нюней» называли, потому что плакать любил. А я мужик, мне этого делать ну никак не положено. Вот и терпел при них. Закопали, сели все в автобус, поехали поминать. Во дворе столы уже накрытые стояли, и женщины таскали из кухни нехитрую еду. Кутью, блины, щи, да гуляш с картошкой. Винегрет принесли, пироги нарезали. Водку в пластиковые стаканы наливали, и в гранёные стаканы компот. Я внимательно на всё смотрел, и глазами искал Ольгу. Терпеть Маруську на животе было просто невозможно. Льняное полотенце грубо натёрло мне кожу, и там, где был шов на полотенце, уже образовались ярко — красные рубцовые образования. Я растирал пот, который тёк отовсюду из меня, и даже не заметил, как стёр полотенцем себе кожу до рубцов.