Пускай старые мечты умирают
Шрифт:
«Нам, людям, известно так мало,? сказала Карин. — Нам не известно практически ничего».
Мы смотрели на море и думали об этом, а Стефан затягивался сигаретой. Затушив ее, он сказал:
«Знаете, что самое обидное? Не то, что я умру. А все мои мечты. Которым придется умереть.
Которые никогда не осуществятся. Но с другой стороны…? Стефан посмотрел на лежавшую на столе руку Карин. — Но с другой стороны, многие из них осуществились. Так что это, наверное, не имеет значения».
Я не помню, что еще было сказано в тот вечер, но это был последний раз, когда я видел Стефана и Карин. На то время состояние Стефана было критическим, но стабильным, и врачи считали, что у него есть еще как минимум несколько месяцев, поэтому когда мы прощались, ничего не предвещало того, что мы прощались навсегда.
Но потом кое-что произошло.
Когда я позвонил им в понедельник через пару недель, никто не взял трубку. Когда ответа не было и на следующий день, я стал беспокоиться. В среду я получил открытку со стокгольмской маркой. Это была фотография аэропорта Арланда, а на обратной стороне было написано: «Пускай старые мечты умирают. Теперь у нас есть новые. Спасибо за все, дорогой друг. Стефан и Карин».
Я повертел открытку в руках, но остался в недоумении. Арланда? Пускай старые мечты…они поехали за границу? Узнали о новом методе лечения? Это казалось весьма маловероятным. В конце концов, именно поэтому я так тяжело воспринял известие о болезни Стефана. Так же хорошо, как и они, я знал, что рак поджелудочной железы неизлечим. Нигде.
В субботу у меня был выходной, и я сел на автобус до Остернаса. У меня был запасной ключ от их дома и разрешение приходить туда, когда они были в отъезде. Тем не менее, я все же чувствовал себя неловко, когда открыл входную дверь и позвал: «Эй? Кто-нибудь дома?». Будто вторгался в личное пространство. Но я должен быть узнать.
В доме недавно убрались, и от деревянного пола еще исходил слабый запах чистящего средства. Стояла абсолютная тишина, и было понятно, что дома никого не было. Но я все же осторожно шагал по коридору, будто боясь нарушить какое-то хрупкое равновесие.
Холодильник был пуст, а нагреватель воды выключен. Отопление не работало, и в доме было довольно холодно. Открыв шкаф Стефана, чтобы взять его свитер, я увидел, что там не хватало многих вещей. Они уехали — это было очевидно. Я натянул желтый шерстяной кардиган с большими пуговицами, который Стефан ненавидел; он хранил его только потому, что я надевал этот кардиган, когда мы сидели на веранде.
Я прошелся по дому и обнаружил другие признаки хорошо организованного, но очевидного отъезда. Я не нашел их новых фотоальбомов, а на стойке не было их любимых дисков. Наконец я очутился около кабинета Карин. Если я не найду ответ там, то не найду его нигде. Я осторожно открыл дверь.
Да, я должен признать: открывая очередную дверь, я боялся найти их, лежащих в смертельном объятии, — в лучшем случае принявших большую дозу морфина Стефана, в худшем — воспользовавшихся каким-нибудь более очевидным способом.
Но в кабинете Карин прекрасных трупов не оказалось. Однако там была распечатанная квитанция и конверт с фотографией внутри. Они аккуратно лежали на столе, будто их специально оставили там, чтобы я их нашел.
Квитанция о покупке билетов на самолет. Два билета до Барселоны в один конец, четыре дня назад. Пока все было ясно. Они уехали в Испанию. Но фотография была непонятной. На ней была группа людей, предположительно? семья. Мать, отец и двое детей стояли на улице ночью, ярко освещенные вспышкой фотоаппарата. Вокруг них были вывески и знаки на испанском и каталонском, поэтому нетрудно было догадаться, что фото сделано в Барселоне.
Я посмотрел на конверт. Он был отправлен из Национального полицейского управления неделю назад и адресован Карин. В нижнем углу кто-то написал: «Кое-что для тебя?» и пририсовал смайлик. Когда я снова заглянул внутрь конверта, то нашел короткое письмо от какого-то человека, который жил в Блакеберге и очень хорошо знал Оскара Эрикссона. Он извинялся за то, что отвлекает полицию, говорил, что все это, конечно, невозможно, но просил внимательно посмотреть на вложенную фотографию.
Я сделал так, как было написано в письме, и внимательнее посмотрел на снимок. Мне казалось, я знаю, что он хочет показать, но я огляделся в поисках увеличительного стекла. Тут я увидел увеличенный фрагмент фотографии, который Карин, наверное, распечатала сама.
Сомнений быть не могло. Как только я увидел увеличенный фрагмент, то и на первой фотографии все стало ясно. Позади семьи были запечатлены два человека, случайно попавшие в кадр. Один из них был Оскар Эрикссон, а другой? стройная девочка с длинными черными волосами. Несмотря на то, что фотография, должно быть, была сделана сразу после его исчезновения, Оскар изменил прическу. Теперь волосы у него были короткие, как сейчас модно среди молодых людей.
Я помню его полным ребенком, но мальчик на фотографии был значительно худее, и поскольку он был сфотографирован в движении, то выглядел довольно спортивным. Я снова посмотрел на увеличенный фрагмент и вспомнил случай в Карлстаде, рассказанный мне когда-то Стефаном. Было какая-то скрытая угроза в том, как эти два ребенка двигались за спинами у улыбающейся, ничего не подозревающей семьи. Словно хищники.
И тут я заметил то, что заставило меня вздрогнуть. Отец семейства держал в руках мобильный телефон, и не просто мобильный телефон, а iPhone. Давно ли они выпускаются? Год? Может, два?
Я перевернул фотографию и прочел надпись в правом нижнем углу:
«Барселона. Сентябрь, 2008»
Фотография была сделана около месяца назад.
Я долго сидел за столом Карин, смотря то на квитанцию, то на фотографию Оскара Эрикссона и девочки с черными волосами, двигавшихся в ночи. И я подумал о том, как конец может быть заключен в начале, и я подумал о Стефане и Карин, моих дорогих друзьях.
С тех пор прошло два года. Я не получал известия ни о том, что они живы, ни о том, что умерли.
Пускай старые мечты умирают. Теперь у нас есть новые.
Надеюсь, они нашли то, что искали.