Пусть будет земля (Повесть о путешественнике)
Шрифт:
Увидев, что Елисеев помрачнел, Люшин сказал:
– Они все сейчас копируют у европейцев, не только армию. Пойдемте-ка лучше в чайное заведение, оно пока остается чисто японским. Я обещал познакомить вас с гейшами.
– Что вы, что вы, господин Люшин, сначала, как полагается настоящему туристу, осмотр достопримечательностей.
– Тогда позвольте мне как гиду предложить вам немного фактов и цифр. Осака, как Нагасаки и как остальные японские порты, стала доступна для европейца в последний десяток лет. Теперь же в порты Японии ежедневно приходит и уходит из них 14 тысяч
– Город красивый, но выглядит не вполне гигиенично. Наверное, здесь сильнее других страдают от малярии и холеры во время эпидемий, - предположил Елисеев.
– Вы совершенно правы, доктор. Японцы только четверть века владеют научной медициной, приобщившись к европейской культуре.
По каналам они подъезжали к базару.
Осака еще больше, чем Нагасаки и Кобе, производила впечатление торгового центра. Здесь располагались десятки тысяч маленьких лавчонок, где продавалось абсолютно все.
– Но я не вижу покупателей.
– Это правда. Покупателей нет. Но приглядитесь: толпа тем не менее чувствует здесь себя вполне свободно и весело, как и в Нагасаки, и в Кобе.
Елисеев купил на память маленькую фигурку носильщика из слоновой кости - сузан и металлическую курильницу для разгона москитов - сенку.
Бродя по торговым рядам, Елисеев увидел магазинчик с русскими тканями: ситцем в цветочек, сатином, бумазеей, фланелью, маркизетом, батистом нежных тонов... На гостя пахнуло родиной. Он заулыбался.
А гид продолжал перечень цифр и фактов:
– Уже десять лет Россия торгует с Японией. Продает ей кроме тканей удобрения, масл , керосин, соленую рыбу. А покупает шелковую нить, соль, хлопок, овощи, фрукты.
После торговых рядов они осматривали громадный, изящно вырезанный храм из дерева с бронзовой статуей Будды и массой мелких идолов и статуй.
Наконец Люшин привел гостя в роскошный чайный дом, где Елисеев смог разговориться с гейшей. Первое, что он спросил ее, - известно ли японским мудрецам, для чего живет человек. Люшин перевел ей вопрос.
– Будда учит подниматься к вершинам духа.
– А куда девать земные тяготы?
– Будда указал путь. Человек страдает оттого, что не может удовлетворить свои желания.
– Но желания всегда растут, даже если и достигает человек заветной цели.
– Поэтому надо умерять свои желания.
– Это путь Востока?
– Почему? Греческий мудрец Диоген, предпочитавший соблазнам мира пребывание в бочке, исповедовал мудрость отречения от внешних благ.
– Если я путешественник, то должен ли я отказаться от своей страсти к дальним походам и сидеть в своей "бочке"?
– Каждый хорош на своем месте. Пусть путешественник путешествует, торговец торгует, философ осмысляет.
– А вы можете сами составить хокку?.. Я вчера видел озеро, лебедя...
Гейша задумалась, потом тихо произнесла несколько строк. Люшин перевел лишь смысл:
Лебедь плывет по чистой воде,
Будит нежность в сердце моем.
Завтра прощусь с тобой...
– А танку можно?
– Послушайте и танку. Поэзия - любимейшее искусство японского народа.
В эту весеннюю ночь,
Ночь бесформенного мрака,
Краски сливовых цветов
Увидеть нельзя.
Но может ли быть скрыто благоухание?
– В Петербурге я читал ваши легенды и мифы. О том, как спустились боги по радуге, чтобы небо и землю разделить... И еще: бог воздуха Изанаги ударил копьем в клокочущий хаос, с копья скатились к ногам богини морских волн Изанами шестьсот капель. Они застыли и превратились в острова, которые и стали называться Дай Ниппон - "великая Япония".
– Хаос не затих под нашими островами и время от времени вырывается сквозь горы лавой, давая о себе знать. Вулканы дымятся... Поэтому, наверно, наши поэты так остро ощущают неустойчивость бытия и говорят о преходящем мире... И потому, может быть, японцы любят природу такой зоркой и такой внимательной любовью...
– А сакура тоже символ?
– Да. Японская вишня, вмиг вспыхивающая весной розовым цветом и вмиг исчезающая, тоже символ представления о жизни.
Весь следующий день до самого вечера Елисеев бродил по горам Аримы, небольшого городка, расположенного к северу от Кобе. Арима славилась минеральными водами.
Астры и душистый табак наполняли сады; по канавкам, желобкам, стокам текла вода. Воздух был наполнен звоном журчащих ручьев. Чем выше поднимались путники в горы, тем больше было воды. Она струилась отовсюду, тут же скрываясь в густых травах, в ущельицах и гротиках.
"Наверно, гейша сказала бы что-нибудь здесь о том, что все преходяще", - подумал Елисеев.
День заканчивался в Киото, последней столице до Токио. Толпа разгуливала в национальных нарядах. Горели разноцветные фонари, лампы, светильники. Звучала музыка. Пестрые занавески и картины подсвечивались сзади с сбоку - производили впечатление живого театра. Чайные дома, освещенные лавки с товарами, звоны десятков гонгов, крытые тканями улицы усиливали ощущение праздника. Не верилось, что это обычный, будничный день.
Елисеев опять не мог однозначно определить отношение японца к жизни, к красоте. Так пестр обычный вечерний пейзаж и так строг закон икебаны. Европейские гостиные увешаны картинами, а японец вешает одну в нише стены, потом снимает ее, заменяя другой. Если у европейца на всех приборах сервиза одинаковый рисунок, то японцы изображают разный, считая единообразие скучным.
– А что, действительно "жемчугу тут обильно", как писал когда-то Марко Поло?
– вдруг спросил Елисеев.