Пусть будет земля (Повесть о путешественнике)
Шрифт:
Елисеев глотнул чаю и на минуту замолчал. Потом сказал:
– Мне неловко отнимать у вас время, но это не лирика, не романтика, это скучный перечень фактов, которые невозможно замалчивать. Владивосток молод, он строится не по дням, а по часам. Всего двадцать лет назад он стал называться городом. В его гавань заходят пароходы всех стран. Между прочим, бухта называется Золотой Рог, так же как и в Стамбуле. Жители города симпатичные, энергичные люди, энтузиасты этого далекого края. Отрадное явление!
Но наряду с этим я наблюдал их жизнь, их сосуществование с природой приморья
"Надо во что бы то ни стало создать нормальные условия для жизни на местах, чтобы переселение на русский Дальний Восток прогрессировало; увеличить количество пароходов до Владивостока и путь до него сделать более доступным, более комфортабельным и, конечно, менее опасным; непременно привлечь русских специалистов для работы на каботажном флоте. Пока русские каботажные суда находятся в руках иностранных капитанов, ждать заботы с их стороны о россиянине - утопия; надо найти своих замечательных моряков из архангельских поморов и предоставить им условия для переселения и жизни на Дальнем Востоке.
Реальная же забота о россиянине - это строительство Сибирской железной дороги. "Железный путь", соединяющий Владивосток, нашу пяту в Великом океане, с центром, является вопросом величайшей важности...
Нужно, наконец, запретить добычу пантов, ради которых поголовно истребляются молодые олени. Для этого в первую очередь узаконить охоту. Запретить уничтожение пушных зверей, истребление птиц и рыб. Создать заповедник, чтобы спасти остатки редких птиц и животных в Уссурийской тайге. Наладить в государственном масштабе разведение женьшеня - очень полезного и очень редкого корня, чтобы удовлетворить спрос российских и заграничных медиков".
– Есть и еще кое-какие мысли, но я не решаюсь тратить ваше время, а главное, не верю пока в скорую реализацию моих предложений.
– Вы рассуждаете, дорогой Александр Васильевич, как мудрый и дальновидный политик. Поэтому вы обязаны верить в свершение этих разумных, гуманных пожеланий. А вы говорите - нет романтики. Совсем даже наоборот. Ваша увлеченность, наблюдательность, тревога, ваши мысли и предложения - это и есть, на мой взгляд, романтика в самом прямом, в самом революционном смысле этого слова.
Все обернулись. Оказывается, старик Назаров сидел за столом и внимательно слушал. В руках его была рукопись книги Елисеева "В тайге".
– А еще вы, вы - поэт, оказывается. Вот, я тут отметил, чистая лирика.
– И он протянул Елисееву рукопись.
– Что ж,
– Это не критика. Это то, что мне очень близко по духу. Это то, что я чувствовал там все двадцать лет. Это то, что я желал бы чувствовать всегда. Но это невозможно... Потому с нетерпением буду ждать выхода книги. Спасибо вам, дорогой.
Книга "В тайге". На первой странице портрет. Офицерская шинель и фуражка. Густая борода, из-под козырька глядят внимательные глаза. Но в глубине их - неизбывная печаль.
Лирической волной наплывает начало:
"Ранней осенью, после утомительного морского плавания, пришел я отдохнуть в тайгу, что покрывает горные дебри русской Маньчжурии..."
Другая глава - опять тот же мотив:
"Когда усталый и изнеможенный, истратив запас своих телесных и умственных сил, я бегу из душных городов, куда заключает нас от рождения сама жизнь, меня манит к себе зеленеющая сень лесов".
В середине этой книги-сюиты лирическая тема достигает кульминации:
"Приди сюда, под своды зеленого леса, на праздник природы, всякий смертный, которому не улыбается жизнь! Оставь свои скорби и печали там, за пределами этого зеленого мира, погрузись духом и телом в лоно зеленого леса и утопай в нем всецело, пока не почувствуешь своего полного обновления...
...Лес еще более, чем пустыня, должен привлекать мудрецов. Если в необозримый простор пустыни бежали от соблазнов многие из великих мудрецов мира, чтобы там найти покой для своего утомленного борьбой тела и души, отдохнуть, набраться новых сил и вдохновения, чтобы снова пойти в мир на подвиги своей благородной борьбы, то глубина лесов еще более пригодна к этому, чем пустыня..."
Елисеев считает, что бесконечность пустыни подавляет человека и он уходит в нирвану - небытие. Он растворяется в этом безмерном ничто. Призыв к жизни, а не к смерти звучит в лесу, в тысячеголосой тайге. Человек, сливаясь с природой, воскресает душой. Вобрав в себя жизненные соки, он возвращается в мир, чтобы крепко стоять на ногах под его бурями. Свой освеженный дух он противопоставляет суете, зависти, страданиям, несправедливости.
"Сюда, в эти тихие и безмолвные... уголки, приходи искать разрешение своих жизненных загадок и сомнений, человек! Тут яснее, чем во всех книгах мира, можно познавать тайны мироздания, понять те мудрые законы, по которым движется и обновляется мир... Природа - великий оптимист, излишними и смешными кажутся перед лицом ее стенания праздных людей о мировом зле, будто бы парализующем их гениальные силы.
...Б о р ь б а, д в и ж е н и е и т р у д разлиты в самой природе. Природа сама указывает человеку его счастье, а он, словно не видя ее живого примера, стал измышлять какое-то особое счастье, которого сам не может постигать. Измыслив свою особую философию, основанную не на знании природы и ее законов, а на хитрых и беспочвенных меслесплетениях, человек дошел до отрицания того, без чего немыслимо было бы самое существование".
Печальные мелодии растворяются в музыке леса, на их место летят звонкие, светлые и даже оптимистические.