Пусть небеса падут
Шрифт:
Ханна избегает моего взгляда, отдергивая руку, и отодвигается так далеко к стене кабинки, как это вообще возможно.
Я знаю, что каждый ждет от меня каких-то слов, но мой мозг не в состоянии справиться с ситуацией.
Айзек прочищает горло.
– Чувак, если у тебя есть девушка, должен был хотя бы сказать.
– А еще важнее, - прерывает Шелби.
– Ты не должен был ничего затевать с Ханной.
– А никто и не затевает, - пробормотала Ханна так, словно сама идея заинтересовать меня была ей отвратительна.
–
– Эй, я, - начинаю я, не уверенный с кем я заодно.
– Это недавнее приобретение, - прерывает Одри. Затем она наклоняется и гладит пальцами мое лицо.
Не игриво.
Притягательно.
Я не вырываюсь. Может быть, я даже наклоняюсь к ее руке, когда десять тысяч искр проносится сквозь мою кожу от ее прикосновения. Что я могу сказать? Я слаб.
Разница между тем, как мое тело реагирует на Одри и Ханну - день и ночь. Все в них - день и ночь. У Ханны светлые волосы и голубые глаза - солнце, Одри черноволосая, черноглазая - ночь.
– Я бы хотела пойти домой, - объявляет Ханна. Ее голос звучит так, будто она сейчас расплачется.
Она не заслуживает этого.
Я обязан перед ней извиниться. Я просто не могу придумать, что сказать.
Она не ждет объяснений. Она даже не ждет, чтобы я встал и дал ей выйти из кабинки. Она поднимается ноги, потом на стул, потом на стол. Тарелки и стаканы подскакивают, когда она проходит по столу, спрыгивает и мчится к двери, как только она приземляется на пол. Шелби пихает Айзека из кабинки и бежит за ней... стреляя в меня смертельным взглядом на выходе.
Айзек смеется.
– Хорошо, я выручу тебя, парень. Ты находить самые невероятные способы разрушать свидания.
– Я...
Он поднимает руку.
– Я умираю, как хочу услышать то, что произошло, но я должен отвести девочек домой. Видишь, с каким ущербом нам нужно разбираться.
Я киваю, и он поворачивается, чтобы уйти.
– Кстати - он поворачивается и указывает на Одри, - Мииииииииииило.
Интересно, кто из нас покраснел сильнее я или Одри.
Когда Айзек исчезает из виду, а заставляю себя посмотреть в глаза Одри.
– Ты пошел на свидание?
– рычит она.
– Ты в своем уме?
– Я?
– Мой гнев снова возвращается.
– Я люблю, как ты думаешь, что можно просто сбросить с "подруги Вейна" шляпку всякий раз, когда это удобно для тебя. Дергать меня, портить мою жизнь, потом топтаться на моих чувствах, как только мы одни. Все, чтобы угодить твоей драгоценной Силе Бури.
– Мы не можем разговаривать здесь.
Она идет в сторону выхода, и я достаю бумажник и бросаю все деньги, которые у меня есть на стол, прежде чем я следую за ней.
Я думал, Одри будет в милях надо мной, летя домой, так она сможет разорвать меня в ту секунду, когда я доберусь туда. Но она стоит у моего автомобиля, ее руки скрещены, ее глаза бурят дырку в моем черепе. Я просто в ярости, но мое сердце по-прежнему замирает, когда я думаю о долгой поездке домой, только для нас двоих.
Она не смотрит на меня, когда я открываю ей дверь. Просто садится и захлопывает ее.
Я знаю, что моя машина маленькая. Но наполненная нами с Одри и всей горой запутанных эмоций между нами ощущается как коробка для обуви.
– Почему мы не едем?
– спрашивает она.
– Ты должна пристегнуться. Или ты соблюдаешь только законы Бурь?
Ее вздох эпически длинный. Потом она возится с ремнем безопасности, создавая комическую ситуацию, крутя его всеми возможными и неверными способами.
– Как это адское устройство работает?
– наконец, спрашивает она.
Я фыркаю и склоняюсь над сидением.
Она резко отодвигается.
– Что ты делаешь?
Я наклоняюсь ближе, мои глаза приклеены к ее, когда я беру ремень безопасности из ее руки и тяну его через ее тело. Мои пальцы проходят по ее руке, когда я защелкиваю ремень на месте, и я слышу, что ее дыхание перехватывает от моего прикосновения.
– О, - бормочет она, когда я отодвигаюсь.
Мы едем обратно.
Она смотрит на размытые пятна торговых центров, ее пальцы опираются на стекло. Я нажимаю на кнопку, и ее окно убирается, усмехаюсь, когда она подскакивает.
Ночь жаркая и липкая, но потоки ветра проходят через окно, и Одри протягивает руку, махая пальцами в бризе.
– Ты хотя бы понимаешь, что ты чуть не сделал сегодня?
– Она не смотрит на меня, и ее голос трудно услышать сквозь ветер. Но она не сердится.
Я вздыхаю.
– Плевать я хотел на эту хрень со "связью".
– Это потому что ты никогда не испытывал ничего такого.
– А ты?
– Конечно, нет.
Мы останавливаемся на красный свет, и я поворачиваюсь к ней.
– Тогда откуда тебе знать, что это не очередная история, которые заставляют детей хорошо себя вести? Как родители, которые лгут о Санта Клаусе, чтобы дети слушались весь год? Откуда тебе знать, правда ли это, если ты никого никогда не целовала?
– Потому что я видела эффект, который имеет связь. Моя мать все еще привязана к моему отцу, даже все эти годы после его смерти. Она никогда не восстановиться от потери. И я сомневаюсь, что она когда-либо сможет восстановиться.
Ладно, это... печально. Но ничего не доказывает.
– Человеческие пары счастливы тоже, но это не значит, что они связаны или что-то вроде того. И потом, я думал, ты сказала, что со смертью узы разрываются.
– Это так.
– Таким образом, твоя мама могла быть не связана вообще. Возможно, она просто любила его.
Она ничего не говорит. Просто смотрит на звезды.
Я понятия не имею, о чем она думает, но я никогда не видел, чтобы ее взгляд был настолько печальным. Я хочу потянуться и взять ее руку, но я знаю, что не могу.