Пусть небеса падут
Шрифт:
Вероятно ожидая, что я выкину на сей раз.
Глядя и зная Айзека, они, вероятно, сделали ставки.
Я не собираюсь ничего выкидывать сегодня вечером. Я оставил Одри и ее компаньонские навыки из ада, в пыли ее дома.
Что хорошо, потому что у меня большие планы в отношении меня и Ханны.
План номер один - поцеловать ее и доказать, что:
(a) я не нуждаюсь в Одри,
(b) я принимаю свои собственные решения, касающиеся моей жизни, и
(c) поцелуй - это только поцелуй.
И плевать я хотел на эту хрень про "связь". И я намерен
Эта мысль заставляет мои ладони потеть, сердце биться, а желудок крутиться, как будто я проглотил что-то живое. Я говорю себе, это нервы.
Но я знаю, что это в основном вина.
Я чувствую вину перед Ханной. Это не, потому что она мне не нравится, она действительно хорошая. Даже хорошенькая. Немало парней оценили ее. Но когда она толкает мою ногу под столом или задевает руку, я не чувствую тепла. Вообще-то, я чувствую холод. Словно мое тело говорит мне, что я сижу рядом с неправильной девушкой.
Также есть другой тип вины.
Вина за предательство Одри. Обманываю ее просто, будучи здесь, с Ханной.
Это безумие. Она очень ясно дала понять, что она не хочет меня... по крайней мере, не на столько, насколько она хочет понравиться ее проигравшей армии.
Это ее выбор, не мой.
Ханна рассказывает несколько хоккейных историй - она настолько канадка, что даже забавно - и у меня есть возможность изучить Айзека и Шелби. Он держит руку на ее плече, его пальцы играют с ее мягкими рыжими кудряшками, обрамляющими лицо. Она прижалась к его боку, будто не желает оставлять ни миллиметра пространства между ними. Усмешка Айзека подсказывает, что он вовсе не против.
Все в них кричало о том, что они "пара". И я должен это перенять. Они выглядят счастливыми. Я имею ввиду, что знаю, почему счастлив Айзек. Шелби не из его лиги. Он неплох собой, или был бы неплох, если бы сбрил ужасные усы, на которых настаивает из спортивного интереса и которые удивительно тонкие и тощие, учитывая, что он полнокровный Мексиканец. Все другие парни в его семье - включая его четырнадцатилетнего брата - носят бороды.
А Шелби горячая. Длинные ноги, несмотря на то, что она маленького роста, и достаточно изогнутая, чтобы почти на каждой рубашке, которую она надевает, пуговицы были натянуты... не то чтобы я смотрел. Ну ладно смотрел, но не теперь, когда она с Айзеком.
Но Шелби выглядит еще более счастливой, чем Айзек. Когда она держится за его локоть. И она провела столько месяцев, так держась за него, что я почти не могу представить его без нее. Это отчасти раздражает, когда я хочу встретиться со своим другом без его девушки, которая присоединяется везде. Прямо сейчас, тем не менее, это прокладывает осторожное расстояние между мной Ханной, это чувствуется подобно Большому каньону.
Может быть, мне стоит попробовать настойчивее. Хана оставляет руку лежать на столе, и пока я не передумал, я беру ее.
Ханна вздрагивает, и я ослабляю свою хватку, понимая, что мое движение больше похоже на нападение, чем на романтический жест.
Айзек и Шелби обмениваются взглядами.
Первый страйк за Вейном.
Но я еще не выбит из игры. Ханна не вырывается, она расслабляет руку, переплетая наши пальцы.
Я ухмыляюсь Айзеку. Как я тебе теперь?
Это здорово. Я делаю это. Я на нормальном свидании, с нормальными друзьями замечательно нормальной ночью. Никаких сумасшедших ветров. Никаких разговоров о злых войнах, языков ветра или договоренностей о помолвке. Просто бессмысленная болтовня о кино, или музыке, или школе, или о чем угодно - в точности то, каким должно быть свидание.
Так почему все в этот момент, выглядит не правильно?
Официантка приносит еду, и я улыбаюсь, когда вижу огромную тарелку пасты, стоящую перед Ханной. Девушка, которая ест, когда голодна. Очко Ханне.
Наступает неловкий момент, когда я смотрю на наши соединенные руки и пытаюсь решить что делать - ход второй. Затем я отпускаю руку Ханны, чтобы погрузиться в уплетание гигантского сэндвича и горы картошки фри. Я ем, не беспокоясь о полноте, словно в знак протеста.
На, получи, ты просто сумасшедшая сильфида, которая не ест и контролирует чужие жизни.
Я придвигаюсь ближе к Ханее, позволяя нашим ногам соприкоснуться. Кожа к коже, так как мы оба в шортах. Еще одно очко в пользу Ханны: она одета в точности для лета в пустыне. Не застегнута до самой шеи, не в смешной униформе.
Я все еще ничего не чувствую, прикасаясь к ней, но ее близость приносит своего рода острое ощущение. Ощущение успеха.
Ханна берет мою руку снова, наши пальцы плотно переплетены.
– Вейн, - зовет меня кто-то через шумный ресторан.
Мои сэндвич и картошка фри грозятся выйти наружу.
Айзек, Шелби и Ханна поворачиваются, чтобы посмотреть, кто меня зовет. Я созерцаю тарелку, интересно, думая смогу ли я зарезать себя насмерть ножом для масла?
Вейн, - повторяет Одри, ее голос теперь громче. Я задерживаю дыхание.
Тень падает на стол, но я не поднимаю взгляд. Мой план - притвориться, что ее здесь нет. Это не сработает, но это все, что я могу.
Айзек и Шелби молчат. Вероятно, предвкушают шоу.
Ханна елозит по сидению.
– Вейн, что здесь происходит?
Тон ее голоса подсказывает, что она вовсе не рада вновь видеть Одри.
– Я здесь, - отвечает вместо меня Одри.
– Потому что я его девушка. И я бы была признательна, если бы ты убрала руки от него.
– Чувак, - говорит, наполовину смеясь, наполовину ворча, Айзек.
Он хрюкает, кажется, Шелби ткнула его локтем.
Я ничего не говорю. У меня неприятностей по уши, но, помоги Боже, все, о чем я могу думать - как хорошо из уст Одри звучит фраза "его девушка".
Я рискую взглянуть на нее... и, о Господи, она горячая. Несколько локонов выбилось из косы, и очертили ее раскрасневшееся лицо, и ее жакет раскрылся, ее черная майка еще больше обтягивала и была еще меньше, чем я помню. Я не уверен, что "горячая", достаточно сильное слово. “Пламенная” возможно более точное.