Пусть смерть меня полюбит
Шрифт:
Два часа назад она вымыла голову. После этого надела чистую блузку и безупречно отглаженную юбку и теперь подпиливала ногти. Вот еще одна штука, которую Найджел заставил приятеля купить: пилка для ногтей. И еще он что-то говорил о туши для ресниц. Но на этом Марти заупрямился. Он не намерен покупать дурацкую тушь, ни за что.
В тот день Найджел был очень молчалив, он о чем-то думал. От глупых идей Марти его уже тошнило, равно как и от того, что приятель постоянно затуманивал себе мозги виски. Почему Марти не понимает, что они не могут избавиться от Джойс? Она должна последовать за ними, куда бы они ни уехали. Но он знал, что они не могут просто выволочь ее на улицу, украсть еще одну машину и увезти девушку силой. И все-таки она должна уехать с ними, и единственный
Он думал о том, что бывали ограбления с похищениями, при которых заложникам настолько промывали мозг, что они переходили на сторону похитителей и даже помогали им в последующих налетах. Найджел не хотел делать ничего в духе Симбионистской армии освобождения [35] , у него не было доктрин, которые он мог кому-либо внушить, но должны же быть и другие способы. К утру пятницы он придумал один такой способ.
Он лежал на матрасе в желтом свете, одинаковом и на рассвете, и в полночь, отодвинувшись подальше от Марти, который храпел и вонял потом и виски; Найджел смотрел на округлый контур бледных щек Джойс и на ее гладкие розовые веки, сомкнутые сном. Поднявшись, он вышел на кухню и стал рассматривать себя в треснувшем зеркале над раковиной. В зеркальном стекле он видел красивые синие глаза, прямой нос, выразительный, изящно очерченный рот. «Любая кошелка готова будет бегать за мной», – подумал Найджел, потом вспомнил, что не должен использовать это слово, и то, почему не должен, и его охватил страх.
35
Североамериканская леворадикальная организация (1973–1975), совершившая ряд ограблений банков и убийств.
С утра Марти вышел за покупками и принес моток коричневой шерстяной пряжи, две пары спиц, хорошую туалетную бумагу и зубную пасту – и еще две бутылки виски. Они не утруждали себя подсчетом денег, распределением их или даже учетом того, сколько они потратили. Марти просто брал горсть банкнот из пакета всякий раз, как выходил в магазин. Он покупал дорогую еду и вещи для Джойс и, как считал Найджел, много ненужного хлама для себя: скажем, порнографические журнальчики и правильные стаканы для виски, а также целые блоки крепких длинных сигарет – теперь он снова мог позволить себе курить. С каждым днем Марти оставался вне дома все дольше и дольше. Найджел считал, что приятель пренебрегает своими обязанностями и бросает его одного охранять Джойс. Однако его злило, когда Марти сидел в комнате, наполняя ее сигаретным дымом, от которого Найджел и Джойс кашляли, и пролистывал свои пошлые журнальчики. Найджел обнаружил, что ему стыдно перед Джойс, когда Марти рассматривает у нее на глазах эти картинки, однако не знал, почему стыдится и почему ему вообще есть до этого дело.
Джойс же эти журналы едва замечала, и уж точно ее это не волновало. К порнографии она относилась так же, как большинство женщин: это отвратительно и скучно, и притягательность этих фото превыше ее понимания. Куда больше ее интересовал пистолет. У нее были свои мысли относительно него. Первая – что он не заряжен, вторая – что это не настоящее оружие. Она писала во всех своих записках – третья из них сейчас была спрятана в ее лифчике, – что эти двое убили Алана Грумбриджа, но сейчас она засомневалась, правда ли это. Она знала об этом только со слов грабителей, но их словам верить было нельзя. Это может быть игрушечный пистолет. Джойс слышала о том, что грабители угрожают поддельным оружием, потому что настоящее достать трудно. С этой парочки вполне сталось бы играть с ненастоящим пистолетом. Если бы она могла заполучить этот ствол в руки и оказалось бы, что он действительно игрушечный или незаряженный, она могла бы
Но как ей добраться до пистолета? На ночь они кладут его под подушку, и хотя Марти спит крепко, однако Найджел – нет. Или Роберт, как он представился Джойс; Марти она про себя окрестила «брюнетом». Иногда она просыпалась ночью и смотрела на них, и тогда Роберт начинал ворочаться и тоже глядел на нее. Это было неприятно. Возможно, как-нибудь ночью, если не придет полиция и если никто не обнаружит ее записки, Роберт тоже напьется, и тогда у нее будет шанс. Джойс старалась поменьше думать о маме, папе и Стивене, потому что от этих мыслей ей неудержимо хотелось плакать. А она не собиралась плакать в присутствии этих двоих, даже ночью. Вместо этого она думала о пистолете и о том, как им завладеть, поскольку она не верила, что Роберт придумает какой-то план, и еще меньше верила, что какая-нибудь идея придет в голову брюнету. Они будут вечно держать ее тут, если она не сбежит.
Вечером в пятницу они ели копченую форель, ужин из греческого ресторана и сливочный десерт из «Маркс и Спенсер», и Марти выпил полбутылки «Тичерс». Все было куплено готовым, потому что Марти и Найджел не умели готовить, а Джойс не желала готовить для них. Джойс забралась на диван с ногами, чтобы помешать кому-либо из этих двоих усесться рядом. Она уже вывязала примерно шесть дюймов передней части джемпера и продолжала целеустремленно вязать.
– На самом деле, – сказала она, – вы просто не знаете, что делать со мной, да? Вы вляпались в настоящие неприятности, когда притащили меня сюда, и теперь не знаете, как из этого выбраться. Боже мой, я в одиночку сумела бы ограбить банк успешнее, чем это сделали вы вдвоем. Вы просто пара грудных детишек.
Найджел сдержал гнев и даже улыбнулся. Он мог выглядеть настоящим милым мальчиком, когда улыбался.
– Может быть, ты и права, красавица моя. В этом мы ошиблись. Мы все иногда ошибаемся.
– Я – нет, – заносчиво отозвалась Джойс. – Если ты поступаешь правильно, соблюдаешь закон, выполняешь свои обязанности и имеешь хорошую работу, ты не делаешь таких ошибок.
– Заткнись! – заорал Марти. – Захлопни пасть, сука! Кем ты себя воображаешь, что грузишь нас такой чушью? Не забывай – ты у нас в плену!
Джойс лениво улыбнулась ему и изрекла фразу – одну из немногих мудрых фраз, произнесенных ею за все уже прожитые годы:
– О нет. Это не я у вас в плену, а вы – у меня.
12
Жилец по фамилии Локсли пришел домой, пока Алан распаковывал свои вещи и складывал деньги в один из ящиков высокого викторианского бюро красного дерева. Дверь соседней комнаты тихо открылась и закрылась, и в течение примерно часа за стеной негромко играла музыка – Алан определил ее как принадлежащую к стилю барокко. Музыка ему понравилась, и он даже огорчился, когда она умолкла и Локсли снова ушел.
Теперь в доме стало тихо; единственным звуком был отдаленный шум дорожного движения, долетавший с Лэдброк-гроув. Это удивило Алана. Поскольку у хозяйки дома был свекор, то, конечно же, должен быть и муж, и, что весьма вероятно в ее возрасте, маленькие дети. Но у него создавалось впечатление, что в доме он один, хотя это явно было не так: через окно он видел отблески света на лужайке, падающие с верхнего этажа. Два обогревателя в его комнате автоматически поддерживали приятное тепло, однако горячей воды в кране, похоже, не было, равно как и нагревателя для нее. После тщетных поисков переключателя или счетчика Алан поднялся наверх, спросить у миссис Энгстранд.
Он постучал в дверь комнаты, в которой горел свет. Женщина открыла дверь; судя по всему, она была одна. Она по-прежнему была одета в джинсы и свитер, а не в длинную домашнюю юбку, как он почему-то ожидал.
– Я прошу прощения, – сказала она, когда Алан описал свою проблему. – Нагреватель находится в чулане у вас за дверью, он у вас на двоих с Цезарем. Думаю, он его и выключил. Нужно сказать ему, что теперь, когда вы заселились, нужно оставлять нагреватель включенным. Я спущусь вместе с вами и покажу, как это устройство работает.