Пусть умрут наши враги
Шрифт:
– Ах ты ж бурая гниль! – выругался он, когда зверюга запрыгнула на нижнюю ветку дерева, затем перебралась выше, еще выше и еще…
Отваживать волчарку неприятным запахом мерзавки было уже поздно. Схватки не избежать. Но что леший мог противопоставить клыкам и когтям?! Ему нужно хоть какое-то оружие, чтобы, если уж суждено погибнуть, хоть напоследок нанести своей убийце увечье или ранить ее!..
Взгляд сам опустился на раненую ногу.
Сунув плод мерзавки в карман и стиснув зубы, чтобы не закричать от боли, он выдернул из своей плоти обломок стрелы. Конечно, стальной наконечник не проткнет
Из открывшейся раны тут же плеснуло алым. Залепить бы ее комом пережеванной целебной травы, да сверху наложить сухих листьев, а потом тонкой лианой перевязать, враз бы кровь остановилась, но лешему сейчас не до того. Да и что о ноге печалиться, если глотку вот-вот перегрызут?
Рыча, псина двинула по ветке к Зилу. Из ощеренной пасти резко пахнуло гнилым мясом. Он замахнулся на зверюгу обломком стрелы.
– Не подходи, гниль бурая! Назад!
Тварь чуть отпрянула и сразу же атаковала. Зилу пришлось бы несладко, – у самого носа щелкнули слюнявые клыки – если бы трухлявая ветка под ним с треском не сломалась, не выдержав его тяжести и веса волчарки.
Бурный поток на дне разлома устремился ему навстречу.
Глава 3
Хороший день для смерти
Боль обожгла кожу на груди, – так обычно жалит слепень – и Траст, который от самого Моса топал в задумчивости, ничего не видя перед собой, за собой и вокруг себя, просто хлопнул ладонью по больному месту. Только так можно избавиться от навязчивого насекомого раз и навсегда. Раздался треск.
– Ах чтоб мои кишки раздуло! – выругался Траст, сообразив, что никакой слепень его не грыз, а укусила его блоха, которую после страстной ночи он словил на груди прекрасной возлюбленной, повенчанной с ним еще до рождения. Ну, по крайней мере так он соврал ушастому лешему, из-за которого все пошло наперекосяк. Траста ведь не только отходили кнутами, но еще и выперли из столицы, запретив когда-либо являться на Испытание. Это был крах всех его планов, всех надежд и чаяний!..
Попадется ему лопоухий гаденыш – уж Траст с ним раскланиваться и ручкаться не станет! Даже веснушки на его круглом лице побагровели от ярости. Он сжал кулаки, заскрипел зубами.
И печально вздохнул, вспомнив о блохе.
Сидела она себе в кулоне из высушенного желудя, специально продырявленном так, чтобы можно было грызть хозяина до крови и тем жить, а Траст, грязное недостойное чудище, взял и прихлопнул ее!
Он сунул руку за пазуху и вытащил обломки кулона, среди которых обнаружилось крохотное насекомое – мертвое, конечно. Траст если уж бьет, – аж две лапки оторвало! – то всерьез, по-настоящему, а не как мамка детку по головке гладит.
– Прости. Я хотел бы, чтоб ты ожила, но я не могу… – он уронил обломки кулона вместе с блохой на дорогу.
Пусть колдун Родд, наимудрейший среди чистокровных, расскажет, как дальше жить. Дома мать с отчимом по головке Траста не погладят за срыв Испытания. Наследства могут лишить… Размышляя о своей печальной доле-судьбе, Траст двинул дальше по втоптанным в глину камням шляха. А из-под кусочка желудя выбралась мертвая блоха и, за раз преодолевая по полмеры, криво запрыгала следом за бывшим хозяином-кормильцем.
После пятого прыжка блоха упала в пыль без движения.
Как и положено тем, у кого больше нет жизненных сил.
Жаль, Траст всего этого не видел.
Не стоит и надеяться, что воздух удержит того, кто падает в бездну, но все же Зил взмахнул руками, его пальцы впились в пустоту и…
И чуда, конечно, не случилось.
Воздух не превратился в твердь только для того, чтобы спасти от неминуемой гибели молодого лешего. Наоборот – пустота неумолимо потянула его вниз, туда, где бурный поток разбивался в пену о громадные валуны, и откуда навстречу Зилу – будто ему и без того неприятностей мало! – устремился вверх столб кипятка и раскаленного пара.
Сломайся ветка под Зилом мигом раньше или позже, и его непременно обварило бы. А так он разошелся с отрыжкой гейзера, не добрав до нее пару мер. Будто побрезговав лешим, кипяток достиг предельной высоты и обрушился в реку, а следующая порция еще не исторглась. Но волчарке – она была вдвое тяжелей Зила и потому обогнала его в падении – повезло куда меньше, чем Зилу: ее нещадно ошпарило, окутав паром, и чуть задержало в воздухе, сорвав с тела клочья меха и кожи, враз отбелив окровавленное мясо.
А леший просто рухнул в реку.
Его, дважды счастливчика, даже сразу не поломало о камни. Любому другому раздробило бы все кости и смяло бы череп, а он лишь пребольно ударился о горячую воду и погрузился в промоину, очень кстати оказавшуюся под ним. А чуть в стороне пятками вошел бы в поток – и стал бы отбивной котлетой. Промоина, кстати, еще и защитила лешего – трижды счастливчика! – от следующего всплеска гейзера. Так что впору было радоваться, жив ведь, вопреки всему – жив! Да только промоина оказалась слишком уж глубокой, и Зила в нее засосало, как проглоченный кусок в пищевод.
Он отчаянно сопротивлялся, рвался вверх за глотком живительного воздуха, но внизу была только вода. Она отрывала его пальцы от каменистых краев промоины, и ею могли дышать только рыбы, а Зил не мог. Однако его упорно тащило дальше и глубже, и в уши нестерпимо давило, и в груди жгло. Он едва сдерживался, чтобы не открыть рот, ведь спасительный вдох оказался бы смертельным – река вмиг бы наполнила собой его легкие.
А потом промоина вдруг извернулась и стала такой узкой, что лешего ребрами протащило по ее стенкам, ободрав одежду вместе с кожей. Скорость тока резко увеличилась. Зила завертело так, что он уже не понимал, где верх, а где низ, а потом его будто сжали в огромной ладони и, размахнувшись, швырнули. Давление в ушах ослабло, в глазах посветлело. Не в силах больше сдерживаться, леший сделал вдох, ожидая, что в глотку хлынет вода.
Но в легкие ворвался воздух!
Впрочем, в следующий миг леший наглотался-таки воды.
Исторгнув из глубин на поверхность, река толкала его перед собой, норовя размозжить о валуны, окруженные бурунами. Хорошо, хоть разлом становился все более пологим, кое-где в щелях гранита обосновались пучки травы, попадались даже чахлые кусты. Дальше уже виднелось то, что можно было назвать берегом. Однако пока что не стоило и надеяться вскарабкаться по камням – слишком уж велик был риск расшибиться, подплывая к ним.