Шрифт:
Предисловие
Из лекций и школьных уроков мы помним, что главная и единственная тема литературы – это человек, он же – её основной инструмент и действующее лицо. Даже если это пейзажная лирика. Не важно, где, когда и с кем происходят изображаемые писателем события, это всё – о нас.
Современный тибетский писатель А Лай известен и у себя дома – в Китае, и в мире. Когда-нибудь ему дадут Нобелевскую премию, но это не так важно, потому что уже сейчас его много читают, и его творчество оказывает большое влияние на развитие самосознания Китая – ведь он пишет на языке полуторамиллиардной страны о тех событиях, которые происходят сейчас
Природа и человек, смена поколений, обыденное и божественное, красота и уродство, несправедливость и ненависть, любовь и покаяние, жизнь, которая содержит в себе смерть, и смерть, несущая жизнь… Масштаб писателя, как известно, измеряется не объёмом написанного, а проблемами, за которые он берётся, и тем, как их раскрывает. Сюжет произведения – будь это неотправленное письмо или даже всего лишь почтовая марка, а может быть всеобщая, вселенская катастрофа – только даёт повод и возможность говорить о по-настоящему важных для человека вещах. Скажем так: очевидная вроде бы истина «не убий» без истории Каина и Авеля повисает в воздухе… А по-настоящему рождается всё это в глазах читателя.
Одни видят в произведениях А Лая мистику – как же без неё в далёком загадочном Тибете! – а кто-то считает, что он глубоко исследует тему смены эпох, процессы уходящей в прошлое традиционной деревни с её многовековым укладом и тем вносит большой вклад в современную китайскую литературу. Не обходит он стороной и вечную рану Нового Китая – «культурную революцию», её механизмы и её воздействие на людей.
Действие в многотомной эпопее, рассказывающей о тибетской деревне, затерянной далеко в горах, происходит в контексте событий современности. Духи, вечные горы и традиционное тибетское мировоззрение соседствуют, взаимодействуют, сталкиваются – с политикой, современной техникой, новым мышлением.
Взаимоотношения личности и социума также зачастую имеют форму конфликта. Найти себе место в мироздании какой-нибудь одной, отдельно взятой душе бывает проще, чем построить взаимоотношения с такими же людьми и даже с собственными близкими. Это главная тема первой части «Сказания о Счастливой деревне» – повести «Гонимые ветром» из цикла «Пустая гора». Художественное и философское осмысление темы «личность и общество» с позиций восточной культуры, несомненно, будет интересно читателю.
Если первая часть, можно сказать, камерная, замкнутая горами, за пределами которых мир только угадывается, и даже рассказать о внешнем мире и то некому – лишь только серебряный самолётик регулярно пролетает над этим местом по своему маршруту, – то вторая часть эпопеи, «Небесный огонь», затрагивает уже глобальные вопросы, приобретая временами библейское звучание. В этом романе-катастрофе материальный мир и новая эпоха социальных технологий и ядерных взрывов врываются в привычный уклад и индивидуальное сознание, как говорится, и весомо, и грубо, и зримо. Здесь взаимодействие отдельной личности и социума – это лишь часть сложного процесса столкновения миров.
Автор не только писатель, но ещё и редактор, издатель. Он руководит писательской ассоциацией Сычуани – самой большой провинции Китая, создал и издаёт самый большой в мире по тиражу ежемесячный научно-фантастический журнал.
И ещё – у произведений А Лая есть интересная особенность: к ним хочется возвращаться и перечитывать. Каждый раз возникает ощущение, что в прошлый раз не всё понял…
Часть 1. Гонимые ветром
Есть вещи, которые нельзя говорить другим – каждый должен понять это сам.
1
С тех пор уже прошло немало лет, Гэла вырос; когда ему навстречу, не поднимая головы, идёт Эньбо, даже когда они сходятся и Эньбо наконец поднимает полные кровяных ниточек глаза, смотрит прямо на него – Гэла уже не боится, и больше не чувствует непонятного необъяснимого стыда…
А вообще-то, когда по ныряющей то вверх, то вниз дороге, что ведёт от мельницы до Счастливой деревни, издалека навстречу идёт человек, то сначала из-за холма появляется его голова в войлочной шляпе, пропадает, снова всплывает, потом показываются плечи, а затем уже постепенно появляется большое тело, выступает над землёй, словно чёрт, которого земля понемногу выдавливает из себя.
Сначала Гэле всегда становилось страшно, всегда почему-то его охватывал этот необъяснимый стыд.
Но теперь уже нет. Он поднимает голову, и хотя внутри себя по-прежнему ощущает в сердце лёгкую слабость, но пылающий в его глазах гнев заставляет ту ненависть, в тех глазах с кровяными прожилками, смениться на нерешительность и сомнение, а потом и глаза и голова опускаются, никнут…
Эти двое, один уже пожилой, а другой ещё подросток, всегда встречаются на этой дороге, каждый раз не произнося ни слова. Вначале Гэла дрожал и сдавался. Теперь всё наоборот, уже Эньбо, ещё не старый, но рано одряхлевший, первым опускает голову, избегая острых глаз подростка.
Всё потому, что умер мальчик.
Он был на четыре года младше Гэлы. Это был сын Эньбо. Когда сыну Эньбо было девять, перед Новым годом его ранило разорвавшейся петардой. Рана потом воспалилась, от заражения он вскоре после праздников умер.
Что девятилетнего ребёнка ранило петардой, было делом совершенно заурядным. Тогда вся толпа радостно возбуждённых ребятишек разбежалась с криком, остался он один, пострадавший – худенький, слабенький, бледный мальчишка, плачущий посреди маленькой площади, плачущий не столько от боли, а больше от испуга. Такого легко было испугать, недаром у него и прозвище было «Заяц».
Заяц плача пошёл домой. Тем бы дело и кончилось. Однако с китайского Нового года до тибетского Нового года белая тряпка, которой была у Зайца замотана шея, становилась всё грязнее и грязнее, сам он тоже становился всё унылее и подавленней.
Потом в тот день вечером он умер.
До того, как Заяц умер, по всей деревне ходил слух, что ранившая Зайца петарда вылетела из рук Гэлы. Именно так передавали, хотя и без уверенности, как предположение, но ведь ветер в любую дырочку проникает, даже самую маленькую.
Гэла думал: они ошибаются, у меня не было петарды, у меня нет отца и нет старшего брата, которые бы достали мне где-то петарду.
Он спросил через изгородь у бабушки Зайца:
– Вы верите, что это я бросил петарду?
Старая бабушка подняла мутные глаза:
– Ты такой же несчастный ребёнок, как и он, нет, не ты…
Но когда он первый раз увидел отца Зайца, увидел огонь гнева в его глазах – он сам почти поверил, что это он отнял у Зайца жизнь.
Голосок у Зайца был тоненький, худой такой, слабенький был Заяц. Всегда тихонько сидел с мамой, грелся на солнышке, а теперь вот умер, его сожгли, он превратился в чёрный дым, который разлетелся по ветру, никогда больше он не появится на площади в центре деревни…