Пустая колыбель
Шрифт:
– С кем? – переспросила она. – С тем чокнутым дядькой, у которого в голове голоса? Ну что ж, посмотрим на него, – добавила она с типичной для подростка язвительностью.
– Только веди себя прилично, – я вновь начинала на нее злиться. – А лучше слушай свои уроки. Поздороваешься, и возвращайся к себе в комнату.
– Стыдишься меня что ли? – злобно ответила Алина.
– Нет, конечно, – я подавила желание снова поругаться с ней. – Я просто хочу, чтобы о тебе создалось правильное впечатление. Ты замечательная девочка, и хочется, чтобы он это увидел.
– Да какое мне
– Не говори так.
Алина посмотрела на меня и глубоко вздохнула.
– Не волнуйся. Буду вести себя хорошо. Не хочу расстраивать дедушку.
Дед и отец Николай приехали ровно через полтора часа, как и обещали. Прозвонил домофон, я нажала на кнопку, чтобы открыть замок, и с нетерпением замерла. Я услышала шум поднимающегося лифта, и через пару секунд дверь приоткрылась. Впереди стоял дедушка. Он был в светлой белой рубашке и льняных брюках, рукой опирался на лакированную деревянную трость, которую ему подарили еще в университете. Вид у него был очень радостный, как у ребенка, который хвастается подарком, сделанным ему родителями.
– Привет! – сказала я, – проходи.
– Привет, привет, Машенька, – ответил он с улыбкой и обнял меня, едва зайдя в квартиру. Я тоже его обняла, но взглядом поневоле остановилась на человеке, стоящем за ним.
– Здравствуйте, – сказала я, когда отец Николай переступил через порог и смущенно добавила. – Очень неожиданно.
– Здравствуйте, Мария, – сказал он, протягивая мне ладонь. На долю секунды я замерла, не зная, нужно ли мне поцеловать его руку, как это принято у священнослужителей или просто пожать ее. Я остановилась на втором варианте. Рука его была теплой и сильной. Я посмотрела на него. Узнать и вправду было сложно. Он был одет в простую черную футболку и джинсы, лицо гладко выбрито (на телевидении до своего исчезновения он обычно появлялся с аккуратной бородой), темные очки были приподняты на лоб, видимо, на улице он носил их постоянно для маскировки. На меня смотрел обычный мужчина лет сорока, то есть чуть старше моего мужа. Выглядел он очень хорошо. Я бы даже сказала, красиво. Высокий, темноволосый, стройный. Футболка, хоть и была довольно свободной, все равно подчеркивала его широкие плечи и отсутствие привычного для мужчин его возраста живота.
– Ой, можете не разуваться, – добавила я, увидев, что он снимает кроссовки.
– Ну что вы, зачем вам лишняя грязь в доме, – с теплом в голосе и легкой улыбкой произнес он. В его карие глаза можно было бы смотреть бесконечно. Как и слушать его голос. Он буквально обволакивал. В нем было что-то притягательное. И недоступное одновременно. Мы так смотрим на картину или статую в музее, восхищаясь ее красотой, но понимая, что дотрагиваться до нее нельзя.
Я пригласила их с дедом пройти на кухню. У меня уже заваривался чай. В вазу я положила фрукты, а в конфетнице лежали печенья. Я постаралась по максимуму убраться до их прихода. Насколько хватило сил.
– Ты с Алиной? – спросил дедушка.
– Да, у нее еще уроки идут. Сейчас ее позову.
– Да не нужно, не отвлекайте ребенка, – вновь улыбнулся мне отец Николай.
– А я уже не ребенок, – вдруг раздалось у меня за спиной. Сзади подошла Алина. Я заметила, что она успела переодеться из домашней футболки и коротеньких шорт, в летние бриджи и красивый топ, который она обычно надевала на прогулки с подругами. – Выходить мне не разрешают, как взрослой.
– Алина, как же ты подросла, я давно тебя не видел – сказал дедушка, внимательно посмотрев на нее. – И вправду совсем уже взрослой девушкой становишься.
Алина подошла к нему и обняла.
– Я так рада, что вы приехали. Хоть кто-то нас навещает, – сказала она жалобным голосом.
Дед внимательно смотрел на нее. Его взгляд был немного странным, не знаю даже, как объяснить. В нем было что-то болезненное и пугающее одновременно. Будто в этот момент он видел то, что дальше будет с его внучкой. Возможно, мне сейчас это кажется и на самом деле ничего такого не было, но все равно в тот момент внутри меня похолодело. Отец Николай заметил возникшее напряжение и сказал мне:
– Какая замечательная у вас дочь.
Алина услышала его слова и смущенно улыбнулась. Видно, ей тоже льстило внимание известного человека.
– Я надеюсь, ты никому не скажешь, что мы приходили к вам в гости? – спросил дедушка. – Мама предупредила тебя, что отец Николай здесь инкогнито?
– Да, она уже сказала, буду держать рот на замке, – Алина приложила палец к губам.
– У тебя уроки уже закончились? – спросила я.
– Нет, – недовольно поморщилась она. – Неужели ты прогонишь меня на учебу?
– Алина, через сколько у тебя перерыв? – спросила дедушка.
– Через десять минут, – сказала дочь.
– Через десять минут я к тебе зайду, – ответил он. – А сейчас беги учиться. Это очень важно.
Алина вздохнула и со словами: «Печенье хоть к чаю оставьте», вышла из комнаты. Я почувствовала какую-то неловкость и сказала:
– Тяжело ей сейчас. Очень страдает, что приходится сидеть дома.
– Конечно, для нее это серьезное испытание, – сказал отец Николай. – Как и для вас.
Мне вдруг захотелось высказаться.
– Я очень ее люблю, но меня пугает, как она реагирует. И злится сильно, и плачет. Как-то раз во время ссоры забралась на окно и угрожала, что бросится вниз. И самое страшное, что я не знаю, как ей помочь.
– Бросится в окно? Это очень страшно, – сказал дед. Его взгляд был направлен куда-то мимо нас, как будто он представил себе эту картину. – Любовь и забота, вот что ей нужно, как и тебе самой.
К моим глазам опять подступили слезы.
– Извините, – сказала я и потянулась за носовым платком. – Нам всем сейчас очень тяжело.
– Ваш муж, как он отнесся ко всему этому? – спросил отец Николай, глядя на меня.
– Олег советовал мне сделать аборт. Не хотел видеть, как я мучаюсь, и не хотел расстраивать Алину. Он очень ее любит. Я больше хотела второго ребенка, чем он. Ему хотелось просто спокойно жить, как и прежде.
– Не судите его, ваш муж – обычный человек, и хочет счастья. Но в его понимании счастье – это отсутствие страданий, покой, простые удовольствия. Он не видит другого, того, что доступно Вам. И не вина слепого в том, что он слеп.