Pustota
Шрифт:
– Приятного аппетита, – руки Алёны дрожали, когда она пила свой капучино.
– Алёна, план у вас был неплохой, – признался лейтенант, откусывая по половине бургера. – Может даже полковника Лихачёва вы провели. Никто в нашей профессии не ожидает лжи с благородной целью. Больная мать, метрофобия, Савёловск… Выкладывайте начистоту!
– Я вам всё рассказала, что знаю.
– Вы мне рассказали больше, чем думаете. С вами что-то произошло в метро? Глитч? Где вы оказались?
– Я вам ничего не могу рассказать, пока моя мама не поедет на лечение.
Лейтенант
– Алён, пошутили и ладно. Я очень уважаю ваше наивное старание. Я и сам подобным образом попал в Отдел Аномалии. С бОльшим успехом, правда. За пять месяцев работы я всю жо… Все органы рву, пытаясь найти крупицы информации. И вы моя самая большая крупица!
– И почему я должна помогать вам, а не Лихачёву?
– А вы умнее, чем я думал, – рассмеялся лейтенант, заканчивая третий бургер. – У меня с Аномалией свои счёты. Лихачёва впутывать не хочу.
– Какие счёты?
– Алёна, информацию за информацию. Лады?
– Мне не нужна ваша информация. Вы знаете, чего я хочу.
– Израильское лечение, конечно… – лейтенант напрягся и затопал на полу. – Так-так-так. – Ну, смотрите, могу вам пообещать лечение в психиатрической клинике МВД.
В закрытой клинике министерства могли работать те же супер-доктора, что и в Израиле, подумала Алёна.
– Гарантии? – спросила она, пытаясь скрыть дрожь голоса.
– Дайте мне хоть что-то, и я организую консультацию.
Алёна молчала, не понимая, как торговаться дальше.
– Что вы уже знаете об Аномалии? – попыталась отвлечь лейтенанта она.
– Не сильно больше вас.
– Что, если я вам скажу, что в метро есть… место, где возможно хранятся исчезнувшие волосы и ногти?
Лейтенант ощутимо побледнел.
– Где? – спросил он.
– Вас не удивило то, что я сказала.
– У меня есть гарантия, – лейтенант достал из рюкзака тубус, извлёк оттуда пожелтевший план. – План комнаты АБ-4.
Алёна развернула план. На всех углах пестрили штампы «Секретно».
– Десять лет назад в метро стали появляться комнаты, – пояснил Мёдов, суетливо оглядываясь и убирая план обратно в тубус. Тубус оставил на Алёниной половине стола. – Обычные комнаты, каких в подвалах метро куча. Там обычно хранят оборудование, форму, документы, прочий хлам. Но в этих комнатах были клубы волос и отрезанных ногтей.
– Десять лет назад?..
– Да, задолго до Аномалии. Раньше вместо комнат был чистый грунт, а вместо дверей – глухие стены. Откуда взялись комнаты и почему именно там – непонятно. Никто за переделами Отдела Аномалии и высшего руководства страны о них не знает. Доступ персоналу метро в коридоры с комнатами сразу же перекрыли. Учёным не рассказывали, они язык за зубами держать не умеют. А народ почём зря тревожить не стоит. Думаю, теперь вам не нужно объяснять как важна гарантия в этом тубусе.
Алёна сглотнула: то, что лейтенант так просто делился с ней государственными тайнами на фудкорте, вселяло либо страх, либо подозрение.
– Сколько всего комнат в Москве?
– Хорошего помаленьку. Вы были в одной из них?
– Нет.
– А где?
– Хорошего помаленьку, – улыбнулась Алёна. – Мы сможем попасть в одну из комнат? Тогда я смогу рассказать вам больше.
Мёдов закрыл глаза, вступив во внутренний диалог.
– Ну давайте попробуем.
Вечером Мёдов забрал Алёну из дома на служебной машине. Впервые он надел форму, которая выглядела точь-в-точь как форма полицейских, но со странными нашивками на предплечьях.
– Куда мы едем? – спросила Алёна, садясь на пассажирское сиденье и засовывая сумочку под ноги, надеясь, что лак для волос, который она взяла вместо перцового баллончика, не задребезжит.
– Метро Полежаевская.
– Какая там комната?
– АБ-4. У вас её план.
Пока они стояли в пробке на Третьем Кольце, Алёна думала, что понятия не имеет, как проверяется подлинность секретных документов.
Они спустились на станцию Полежаевская. Алёне редко приходилось бывать на северо-западе города, так что и до этой станции она никогда не доезжала. Почему-то на Полежаевской построили не два, а три пути для поездов, хотя на одном из них даже не было указателей. Тем не менее, Мёдов повёл её именно на неиспользующийся путь.
В конце платформы, там, где начинался чёрный туннель, Мёдов открыл ключом решётку, ведущую в узкий коридор, тянущийся вдоль туннеля. Работники станции с любопытством провожали их взглядом, но ничего не говорили.
Коридор нырнул вниз, свернул направо, налево. Клубилась пыль, с потолка капала вода.
– Работникам запрещено сюда заходить, – сказал Мёдов. – Сюда десять лет приходят только люди из Отдела Аномалии.
Все двери выглядели одинаково: металлические, узкие и небрежно закрашенные серой краской. Однако одну дверь в конце коридора опечатали шестью наклейками разной степени ветхости.
– АБ-4, – поняла Алёна, увидев табличку.
Мёдов сделал пометки на каждой из бумаг на двери, поставил штампы и осторожно разрезал их канцелярским ножом.
– Это законно? – спросила Алёна.
– Конечно, – лейтенант извлёк из кармана новый бланк «Опечатано» и уже наклеил одной стороной на косяк.
Ключ с трудом открыл комнату, и из щели повалили клубы пыли. Лейтенант надел медицинскую маску и протянул такую же Алёне.
Когда Мёдов распахнул дверь, Алёне пришлось зажмуриться, спасаясь от пыльной бури.
Когда она открыла глаза, лейтенант стоял посреди комнаты. Помещение оказалось малюсеньким, как кладовка, где Алёна с Олесей хранили швабры и вёдра. Мёдов стоял на входе, на единственном чистом клочке пола. Вокруг него плотной стеной лежали волосы: русые, чёрные, рыжие, белые, разноцветные – плотно утрамбованные до потолка. Среди них виднелись отрезанные и откусанные кусочки ногтей. Единственная лампочка над головой лейтенанта покрылась толстым слоем пыли и едва освещала вход в комнату.