Пустота
Шрифт:
– С вами все будет в порядке, если никого не касались, кроме себя. С вами все будет в порядке, если никого не касались, кроме себя.
Люди в форме озвучивали также номер колл-центра, куда следовало позвонить, если почувствуешь заразу; это никого не прельщало, потому как в среднесрочной перспективе было равносильно карантину на орбите.
Тем временем Гейнс докладывал своим коллегам о ходе проекта «Алеф». Как инспектор ЗВК по особо важным делам с достаточно широким кругом полномочий, Гейнс занимал различные пространства, преимущественно электронные; кое-что, как он жаловался, ему приходилось выполнять слишком быстро для нормальных каналов. Некоторые его действия и подручные инструменты могли показаться противоречащими законам физики. Но докладывал он в обычном виде, через голографическую уловку и систему частных сверхсветовых маршрутизаторов.
– Она не в контакте с ним, – подытожил он. – А если оно в контакте с ней, то использует для этого неизвестную нам часть своей личности.
Он мгновение выслушивал ответы, глядя в пространство, затем рассмеялся.
– Она живет в этой комнате, – сказал он. – Ой, вы бы ее видели. Нет, она понятия не имеет, кто она такая, – и, честно говоря, я тоже не имею. У нее десятилетней давности выкройка гоняет вероятностные оценки по тыльной стороне плеча. Что? Да, какая-то местная полицейская дешевка. Что вы сказали? Добро пожаловать в гало, чувак.
Он снова рассмеялся, и голос его утратил всякое выражение.
– Нет, – произнес он. – Рано еще сводить их вместе.
Однако следующим утром он снова возник в комнате ассистентки, неся два пластиковых стаканчика с кофе – мокко и американо – и выпечку. На сей раз он был одет в короткий светлый дождевик, запятнанный водяными струйками, и хлопковые рабочие штаны. Дождевик распахнулся, обнажая волосатую, как у медведя, грудь; вокруг сосков кожа собралась в складки, но грудные мышцы, хотя малость и узковатые, выглядели внушительно. Если он моложе, чем кажется, с ним явно случилось что-то странное.
– Итак, – молвил он. – Почему бы нам не сесть на кровать?
Ей трудно было понять, чего он хочет. Она спала на кровати, потом садилась в кресло. Она не сидела на кровати.
Он ей пояснил, чего хочет, и сообщил довольно сложные координаты, по которым ассистентка определила странствующий на Тракте Кефаучи объект.
– Если с вами случится что-нибудь странное, – начал он за выпечкой, – если вообще хоть что-нибудь странное начнется, почему бы вам со мной не связаться? А еще лучше, – продолжил он, – использовать вот это.
Из кармана плаща он извлек предмет, похожий на дешевую коробку консервов. Одна стенка коробки была стеклянная. Внутри лежал череп, маленький, как у ребенка. Время от времени казалось, что это не череп, что у него отросло маленькое тельце и гомункул пробивает себе путь наружу через черную стенку коробки, а временами это впечатление исчезало.
– Костяное радио, – назвал он предмет ассистентке. – Оно принимает все основные волны. Это как Вселенную через соломинку высасывать. Если хоть что-нибудь странное произойдет, вы меня через него вызовите.
– Зачем? – спросила она.
Гейнс усмехнулся.
– Затем, что вы не понимаете себя, – ответил он. – И потому что вам скучно. Я вам мокко оставлю, ладно?
Когда он бывал счастлив, вид у него делался пассивный и добродушный.
Ассистентка проследила, как он исчезает в стене. Капли дождя так и не высохли на его плаще. Они остались свежими. Что ж это за голографическая уловка такая, чтобы кофе приносила? Когда Гейнс пропал окончательно, она отодвинула жестяную коробку подальше от себя, пока та не упала с кровати на пол. Ей не понравилась эта штука. Желая убедиться, что Гейнс ушел, она проверила работу выкройки в нормальном режиме, потом выпила мокко. Открыла секретную линию связи с Полицией Зоны и задала одному из теневых операторов поиск по имени Гейнс.
– И пришлите мне машину, – сказала она. Сделала несколько звонков и по итогам одного из них уехала на «кадиллаке» через весь город к некорпоративному космопорту, известному здесь как Карвер-Филд. Маневрируя между приземистыми маленькими грузовозами, достигла оцепленного склада, где уже сорок часов как находился труп снабженки Тони Рено, и стала за ним наблюдать.
Энка Меркьюри поднялась еще футов на пять-шесть с того момента, как Тони Рено на нее наткнулся, но тощий коп Эпштейн, который велел притащить сюда подъемник для лучшего обзора, полагал, что ее подъем замедляется. Как и Тони, она продолжала жизнерадостно кружить вокруг некоей невидимой точки. В отличие от Тони, она понемногу таяла. Эпштейн сказал, что из нее в буквальном смысле краска выходит, пока смотришь; она становилась прозрачной. Через пару дней совсем исчезнет. С Энкой он добился не большего, чем с Тони. Ее не удавалось ухватить. Что ни предпринимай, а дотянуться до нее не получается. Он стоял в холодном гулком ангаре, извинительно пожимая плечами, и, указывая на свисающий у жертвы из подмышечной впадины лоскут плоти, говорил:
– По крайней мере, такое впечатление, что ее застрелили.
Ассистентка ступила на платформу подъемника и принялась кружить вокруг тела Энки Меркьюри. Клапаны подъемника с неправильными промежутками исторгали облачка газа. Через пять минут она спустилась обратно.
– Что вам удалось вытянуть из моего оператора? – спросила она у Эпштейна.
Эпштейн пожал плечами. Как и остальных, вмешательство теневого оператора его испугало. Даже опытные копы посторонились, пропуская теневика в переулок возле Туполев-авеню, чтобы тот сделал свою работу. Они бы лучше весь день простояли на перекрестке под дождем, регулируя движение, чем оставаться рядом с оператором. Когда теневик увидел труп, у него изо рта полились струи ослепительного света.
– Это и вправду интересно, – сказал он, пронаблюдав за парой оборотов Тони Рено, будто опытный цирковой артист. Выблевал еще немного света и подозвал Эпштейна. Теневику пришлось встать на цыпочки, чтобы заговорить с копом. Эпштейн нехотя нагнулся к нему.
– Я узнал маленький секрет, – прошептал теневик ему на ухо. И ничего больше. Я узнал маленький секрет. После этого он ушел в переулок, повернувшись один раз, чтобы вежливо помахать – скорее Тони Рено, чем копам, – и скрылся в одном из домов, а наполненный испарениями воздух на месте его исчезновения еще какое-то время опалесцировал, будто после фазового перехода.
Тем утром теневик запустил себя в семилетнюю девочку, облаченную в непременное белое атласное платьице до земли с муслиновыми бантиками и кружевной оторочкой [13] , кажется, в блестящих туфельках на высоких каблуках, как у ее матери, но говорил на три-четыре разных голоса, в основном мужские.
– Ну а что можно вытянуть из оператора? – отозвался Эпштейн.
– Они живут по своим законам, – согласилась ассистентка. – А это был не тот, что зовет себя Море?
13
Аналогичный облик имеет культиварка Серии Мау Генлишер в «Свете».